Конфетная фабрика «Ириски»: трудно ли упаковывать конфеты?

«Приснилось, что я работаю на автоматизированном заводе. Обслуживаю одновременно несколько станков. Все стерильное, белое, светлое. Я в пуантах, чистейших белых одеждах, на носочках передвигаюсь от монитора к монитору под “Аве Мария” Иоганна Баха. Остановлюсь, прикрою веки, и с чувством, с трепетом дирижирую в такт мелодии расслабленными, изнеженными великолепной организацией труда руками… Секунда — и все потемнело, музыку сменил дикий гул изношенного оборудования, я всем корпусом залезла в упаковочную машину и хладнокровно луплю ломом по транспортировочному лифту. Басом кричу в сторону: “Застря-ял, сccc..ка!.. Ниче! Ща пойдет! Как миленький!” Кидаю лом, тыльной стороной кисти смахиваю пот с лица, хватаю гигантский накидной ключ… Будильник».

(Авторская запись от 25 февраля 2017 года)¹Академическую статью по результатам исследования можно найти в журнале «Интер» … Continue reading

К работе на конфетной фабрике я приступила 1 августа 2016 года²Будучи научным сотрудником Лаборатории методологии социальных исследований … Continue reading. Проект под названием «Этнография рабочего места» предполагал исследование заводской жизни через непосредственное включение в рабочие ритмы и режимы предприятия. Само же предприятие было выбрано не специально, а по принципу «куда взяли». Тем летом я разместила свое резюме под названием «Рабочий на производстве» на сайтах по поиску работы и стала хаотично посещать собеседования, до тех пор пока меня не утвердили на должность упаковщицы на конфетную фабрику, определив в цех упаковки ирисок. Помню, как начальник участка, принимая меня в числе прочих новичков в своем «аквариуме» — стеклянном кабинете под потолком цеха, — без особого энтузиазма, совершенно равнодушным и уставшим голосом сообщил, что я буду работать по графику пять через два в три смены: «И эта неделя — ночная. Так что завтра выходишь в ночь! С 23:30 до 7:00». Для меня это прозвучало как приговор: неделю работать ночью казалось мне наихудшей перспективой из возможных, совершенно несовместимой с жизнью. Я вяло попыталась выразить недовольство, уныло взглянула через стекло «аквариума» на серость цеха, в котором мне предстояло проводить бессонные ночи, и, совершенно потеряв какой-либо исследовательский задор, побрела в раздевалку.

Я люблю рассказывать о том, как после первого рабочего дня на заводе мне захотелось напиться. В этом нет ничего удивительного: малодушным и впечатлительным делать в цеху нечего. Завод, на котором производят конфеты и сладости, совсем не похож на сказочную страну из детских фантазий, где в шоколадных реках дрейфуют разноцветные маршмэллоу. Вместо этого — промышленные машины, ритмичный гул которых перебивает не то что слова, но и мысли, транспортерная лента во всю длину совершенно серого и тусклого цеха, электронные часы под потолком высотой в два этажа и коробки, паллеты, лотки длинными и ровными рядами вдоль стены.

Про фабрику

Конфетная фабрика «Ириски»³Этот текст написан на материалах годичного включенного наблюдения на … Continue reading находится в Подмосковье, километрах в тридцати от МКАДа — что не так-то и близко к Москве, но всё еще дает возможность часто и без особых трудностей посещать столицу. Окружают фабрику с десяток таких же некрупных предприятий пищевой и легкой промышленности, многочисленные населенные пункты с многоквартирными домами, частный сектор и элитные жилые кварталы с таунхаусами, апартаментами и коттеджами. Инфраструктура района включает торговые центры, школы, детские сады, больницы, супермаркеты различной ценовой категории, заведения общепита от питейных забегаловок до ресторанов. Район организован бессистемно и не компактно, а общественный транспорт работает с существенными перебоями, поэтому все заводы имеют собственные корпоративные автобусы, которые собирают рабочих перед сменой и развозят после — как правило, бесплатно.

Фабрика «Ириски» — часть иностранного концерна с главным офисом в Европе, производит кондитерские изделия и мармелад для российского рынка и за рубеж. Здесь, в Подмосковье, фабрика работает около 15 лет. Бо́льшая часть рабочих в цехах — местные, много еще тех, кто работает здесь с самого открытия. На производстве две действующие формы трудовой занятости: «постоянная» и «по вахте». Первая — это официальное трудоустройство со всеми гарантиями и полным социальным пакетом в соответствии с ТК РФ (медицинское страхование, повышение процентной ставки дохода при переработках, стабильность занятости, официальный конкурентоспособный доход и так далее). На постоянной основе работают как женщины, так и мужчины.

Вахтовые работницы работают на основе трудового договора с подрядной организацией — через агентство по трудоустройству неквалифицированного персонала. Выполняют они вспомогательную работу, часто меняются и не закреплены за конкретным цехом или сменой, потому воспринимаются просто как дополнительные рабочие руки. Очень часто вахтовые работницы трудятся по 16 часов, шесть или даже семь дней в неделю. Сами объясняют это тем, что приехали сюда именно заработать. Им предоставляется бесплатное общежитие (8 человек в комнате); на работе их так же, как и всех сотрудников предприятия, кормят; они бесплатно пользуются корпоративным транспортом. Работники по вахте на конфетной фабрике — исключительно женщины. У них нет возможности карьерного роста, они не работают на машинах, по профессии они все упаковщицы — здесь не требуется квалификация. Они не обременены ответственностью, в основном разбирают брак и оказывают посильную помощь «постоянным» работникам. «Вахтовики» могут перейти на «постоянку», при этом за ними сохраняется право жить в бесплатном общежитии. За счет постоянной смены вахтовых работников текучка на фабрике серьезная: приезжают из российских регионов, отрабатывают несколько недель, иногда несколько месяцев — и уезжают домой. Потом, нередко, возвращаются опять.

Труд на производстве конфетной фабрики гендерно окрашен: практически всей упаковкой занимаются женщины, операторы упаковки, а приготовлением кондитерских изделий — мужчины, операторы процесса. Неквалифицированный труд на фабрике — это упаковщицы и комплектовщики, их работа, как и операторов, отличается по степени физической нагрузки. Женщины на фабрике от нее не избавлены: лотки с конфетами, которые они периодически поднимают, весят порядка 6–10 килограммов. Мне доводилось испытывать это на собственном опыте: однажды за смену такими лотками я перетаскала более 100 килограмм. Так что нельзя сказать, что «женская работа» здесь физически легкая.

Разница в заработной плате и условиях труда у постоянных работниц и работниц по вахте существенная. При официальном трудоустройстве на фабрике общий доход работницы составляет порядка 35–45 тысяч рублей, при этом если выходить на подработки, эта сумма может увеличиться и до 60. Подработки — хоть и желательная, но необязательная практика: за год работы я была на подработке всего два раза. У вахтовых работниц в месяц выходит не больше 25 тысяч рублей, они работают практически без выходных, и их рабочий день вместо восьми часов в основном длится около 16.

На производстве два графика работы. Первый — пять через два по восемь часов в три смены: пять дней в ночь, два выходных, пять дней во второй половине дня, два выходных, пять дней в первой половине дня, два выходных, и так далее. Второй — два через два по двенадцать часов в две смены (два раза в ночь, два выходных, два раза в день, два выходных). По первому графику работать физически сложнее — приходится каждую следующую неделю привыкать к новому режиму дня. Неделя в ночную смену даже опытным рабочим дается сложнее всего.

* * *

Работать оператором упаковки на участке по производству ирисок — значит быть звеном конвейерной цепи. «Линия у нас поточная!», — громогласно заявляет мне Антоша, оператор процесса с десятилетним стажем, в первые дни моей работы на фабрике. Первый цех — кухня — варит тесто для ирисок; второй цех — формовочная — нарезает длинную змейку тягучего теста по размерам будущих конфет; третий цех — упаковка — машинным и ручным способом упаковывает конфеты сначала в обертку, потом укладывает в коробки и отправляет на склад.

Три цеха объединены в одну линию — отдельно не работает ничего, потому что, как только тесто сварили, его нужно тут же пропустить через формовочную, а как только готовые ириски по транспортеру поступили в упаковочную машину, их надо тут же упаковать, иначе размякнут, уменьшатся в размере — такими их только в брак и обратно на кухню. Поэтому мы не можем остановить машину без особой необходимости: поток конфет идет непрерывно. По сравнению с мужчинами-операторами нашего участка по изготовлению ирисок мы буквально прикованы каждая к своей машине. Отлучиться в туалет, курилку или на перерыв мы можем лишь в случае, если на замену придет кто-то, разбирающийся в работе упаковочной машины. Мужчины-операторы как на кухне, так и в формовочной, не имеют конкретной машины, производственным процессом в своем цехе они управляют вместе и одновременно, ситуативно распределяя между собой обязанности. В этой ситуации им куда проще организовывать перерывы и перекуры.

«Прикованные» к машине

Такая «прикованность к машинам» характерна только для нашего цеха, на других линиях фабрики ситуация иная: там другой продукт, который может постоять в лотках и подождать своей очереди. Женщины-операторы на других линиях куда более свободны. А в процессе нашей работы свободного времени практически нет — все время на машине.

За всю смену в восемь, а то и двенадцать часов присесть удается лишь в столовой — сперва отстояв очередь за обедом или за чаем. Перерывов у операторов три, общей совокупностью в один час: тридцать минут на обед и два раза по 15 минут на чай, туалет, курилку. Иной раз в курилку бежишь вне перерывов — это единственное место на производстве, где оператор может спокойно посидеть, перевести дыхание, пообщаться с коллегами из других цехов или даже с мастерами смен. «В нашей курилке все равны», — говорят рабочие цехов конфетной фабрики. Поэтому в этой курилке не увидишь никого из руководства. Я бы и сама не ходила туда: тусклое закрытое помещение общей площадью не больше четырех квадратных метров, металлические лавки, окно на промзону, постоянно неработающая вентиляция. Иной раз, открыв двери в курилку, пробираешься внутрь уже наощупь: густое облако табачного дыма ограничивает видимость и режет глаза. Но несмотря на все эти неудобства, курилка остается неотъемлемым элементом заводской жизни. Здесь операторы цехов фабрики принимают и сдают друг другу смены, здесь обсуждаются новости фабрики — это единственное место, где можно безбоязненно и резко выражать свое мнение по поводу происходящего на фабрике и критиковать руководство, здесь интересно слушать истории и собирать сплетни и слухи. В любом случае, поговорить толком удается только в этой задымленной комнате. Более того, курить на фабрике — это значить обеспечивать себя внеурочными перерывами, когда кто-то из коллег меняет тебя на машине, отпуская в курилку. Так как курит все-таки большая часть операторов, потребность «перекурить» неритмичную работу упаковочной машины понимается без лишних слов. Так что ритмы рабочей смены отбиваются перекурами. Часто я просто сижу на металлической лавке, облокотившись о стену и зажав между указательным и средним пальцами левой руки тлеющую сигарету, и пытаюсь собраться с силами за эти короткие пару минут.

Ритм машин периодически сбивается, а где-то совсем затихает — тогда можно видеть, как начинает суетиться оператор: вскидывает защитную крышку машины, хватает шпатель и пневматический продувочный пистолет или достает из рабочего чемоданчика набор шестигранников и быстро, даже без секундного раздумья или сомнения, начинает устранять неисправность. Нередко сделать это оказывается не так-то просто, и тогда оператор вынужден искать механика или электрика, настойчиво объяснять им, что поломка существенная: если ее не устранить, машина встанет, и цех не выработает норму. Хотя чаще мои коллеги-операторы направляются прямиком к Нине — старшему оператору нашей смены — и уже ей делегируют переговоры с техперсоналом.

Впервые Нину я встречаю в свою первую рабочую смену: она подбегает ко мне — не спрашивая имени, не задавая вообще никаких вопросов — и кричит, поправляя соскальзывающие с носа очки: «Вставай к Гале, помогай пока собирать роллы в шоу-боксы!» Кидает на стол рядом какую-то бумажку из своей папки и убегает в глубину цеха. Уточнить, кто такая Галя, куда к ней вставать и что означают эти неизвестные мне прежде слова, я попросту не успеваю, поэтому так и стою в тупом замешательстве, слегка покачиваясь в ритм гудящим машинам. Выдергивает меня из этого состояния резкий крик, как оказывается, той самой Гали: «Ну, чего ты встала? Давай, сюда иди!»

Нельзя сказать, что Нина попала на этот завод как-то «типично», если вообще есть какая-то типичность в траекториях попадания на завод. Но она настолько комфортно чувствует себя в окружающей ее реальности, что вопросов «почему» и «как» не возникает. Родом она отсюда, из этого района. После школы поступает в медицинский колледж, будучи «совсем молоденькой, худенькой — буквально прозрачной». Не доучившись, выходит замуж: «Любовь! Чтоб ей пусто было, этой любови!» Говорит, это была самая большая глупость в ее жизни — бросить учебу таким образом: «Вот ты знаешь, по прошествии стольких лет… Вернуться бы туда, но с этими мозгами, я бы ни за что не бросила!» Как и многие на фабрике, на вопрос, почему пришла сюда работать, она отвечает лаконично: нужны были деньги. До «Ирисок» Нина работает на фабрике медоборудования. После развода с первым мужем она выходит замуж повторно и рожает дочь. На момент нашего с Ниной разговора ей 51, а мне 25, и она немного удивляется: «Так это ты старше моей Юльки! Ей 23!» Дочь отчасти повторила жизненный выбор Нины: бросила педагогический колледж и вышла замуж.

Пока Нина ковыряется в машине, пытаясь своими силами вернуть механизмы к жизни, оператор упаковки 2 разряда Дина спокойно стоит рядом и режет брак. Ее уравновешенный, почти приглушенный голос едва различим на общем фоне цеховского шума: «Я Сережу три раза вызывала, он придет, покрутится и уйдет. Бестолковый». Дине около сорока, она из Узбекистана — лет семь назад приехала на фабрику по вахте, потом перевелась на постоянку. У нее высшее образование, раньше она работала бухгалтером в родном городе, но потом по семейным обстоятельствам, о которых она никогда не рассказывает, уехала работать в Россию: «Куда взяли, туда и пошла, — бухгалтеров здесь и своих хватает, а рабочие всегда нужны».

Жизнь в ритмах вахты

Чаще по вахте приезжают женщины в возрасте от 35 до 50 — в целом, это общий средний возраст по женским цехам. Но бывают и молодые девушки: однажды на машине мне помогала Анжела, ей девятнадцать лет и она из Воронежской области. «А почему сюда?» — спрашиваю. Говорит: «Анька, соседка, здесь работает — приехала домой с вахты и говорит: езжай, нормальное место». Образование у нее — девять классов: «Хотела на швею идти учиться в техникум, да как-то не получилось пока!» Анжела кажется совершенно беззаботной: работа без выходных, ограниченное время для сна и постоянные смены режимов отдыха и труда ее не пугают и не утомляют. Для меня ее нахождение здесь — загадка, перемежаю работу вопросами: «Ну, а чего учиться-то не идешь? Родителям финансово помогаешь?» Сейчас, — говорит, — идти учиться скучно, а лет так в сорок можно, когда уже заняться будет нечем! Но все встает на свои места, когда, между делом, моя помощница упоминает про мужа и ребенка. «А ребенку сколько?» — уточняю. «Почти четыре!» Муж тоже на заработках, но на другом заводе. Муж на постоянке, а она по вахте мотается: «Ребенок и так папу совсем не видит, еще и маму не будет!» Пока молодые родители на заработках, с ребенком сидит бабушка.

Чаще, общаясь с вахтовыми работницами, я встречаю обратные сюжеты, когда дома остаются взрослые дети и внуки, а на заработки уезжают мамы и бабушки, на хозяйстве иногда оставляя мужей. Так получилось у Вали — сейчас она уже оператор 2 разряда, но прежде приезжала сюда по вахте. В перерывах между работой она часто кричит в трубку телефона на всю раздевалку: «Семеныч, Семеныч, ну шо, как оно тама?» Она из деревни у белорусской границы: «Я два года так ездила туда-обратно, тысяч 20 выходило, а теперь, на постоянке, 40 у меня и общежитие бесплатное. А там муж на хозяйстве! По огороду, по дому: все посадит, все соберет, починит, засолит. Он раньше выпивал крепко, потому и решили, что работать я буду, иначе он и полполучки до дому не довезет!» Задаю беспокоящий меня в этой ситуации вопрос: не скучает ли по мужу в долгой разлуке. Но Валя реагирует с иронией: «Пфф, не-е! Еще чего!»

Что не так с конфетной фабрикой

Руководство фабрики постоянно переводит цеха с графика на график — видимо, не имея возможности заранее просчитать, в каком режиме производство будет работать наиболее оптимально. Для рабочих это всегда стресс: помимо постоянной смены режимов труда и отдыха, из-за переходов из графика в график меняется также состав бригад, что провоцирует ссоры, конфликты, сбои в работе. Плюсом к этому идет тотальная зависимость частной жизни рабочих от ритмов производства: например, руководство определяет периоды и сроки оплачиваемых коллективных отпусков, переносит их по своему усмотрению, сообщая об этом иногда буквально за пару недель. В период отсутствия заказов рабочих принудительно отправляют домой (неоплачиваемый коллективный отпуск), а в период большого количества заказов рабочих лишают выходных (переносят на новогодние праздники или на майские), также незаблаговременно оповещая: «Получается, мы — люди подневольные. Не принадлежим своим планам, а принадлежим планам производства» (коллега-оператор 1 разряда).

Дело в том, что промышленные предприятия в России, особенно мелкие фабрики, не имеющие отношения к госзаказам, не имеют возможности строить долгосрочные планы, обеспечивая тем самым стабильную занятость своим рабочим. В ситуации современной российской экономики предприятия вынуждены реагировать на внешние — как экономические, так и политические — изменения, лавируя между ними, пытаясь под них подстроиться и сохранить при этом объемы производства. Описанная выше история про конфетную фабрику была актуальна на 2016–2017 года, а сегодня, как я вижу, на фабрике уже очень многое поменялось: вахтовые работники приезжают уже не из российских регионов, а практически исключительно из стран ближнего зарубежья, зарплаты рабочих хоть и снизились, но все равно сохранили конкурентоспособный уровень, поэтому рабочие просто не видят смысла уходить на другие заводы, оборудование износилось еще больше, часть рабочих сократили, а график работы поменялся еще несколько раз. На сегодняшний день текучки на фабрике нет, как говорят уже бывшие мои коллеги-операторы: «А куда идти? Идти некуда!»

Текст опубликован в рамках журналистского проекта «Невидима праця. Жінки». Проект реализован при поддержке Фонда им. Розы Люксембург в Украине.