Все фото сделаны пациентами Павловской больницы во время прогулок

«Смотри, смотри, он горит зеленым пламенем! Это Бог хочет мне что-то сказать, но не может, ведь он всего лишь дух, а я человек. Мы говорим на разных языках, но созданы из одной материи — огня. С помощью него мы сможем общаться. Смотри, опять зеленый… Бог одобряет», — Н. одну за другой палил спички. Ходил размеренными шагами по лестничной клетке и бормотал вопросы. «Сколько осталось жить людям? — смеется. — Я так и знал! Я так и знал!». После четырех дней без сна Н. непрерывно искал контакты с «божественным». Шли по улицам, а он как остановится — и вылупится в глаза прохожего. «Это они! Я нашел их!», — протягивает палец к носу незнакомца. Человек не думая влепил Н по щеке. Мы отбежали на пару метров. Н. сел на ступеньку витрин и заплакал: «Мы никогда не будем особенными людьми. Мы ничто!»

Болезнь Н. протекала более пяти лет. Начиналось все с затяжных депрессий, нежелания самореализации, работы, учебы. Дверь Павловской больницы ему открыли при первой попытке самоубийства — тогда «накачали» препаратами и спустя пару дней отпустили. При последнем осмотре врач сказал, что меры лечение должны быть более радикальны, и без длительной терапии Н уже никогда не вернётся в общество.

Рано утром на следующий день после инцидента на улице меня набрали с приемной Первой киевской психиатрической больницы имени Павлова.  

— Н. — это ваш знакомый?

— Да.

— Опять залетел. Ну, приходите, печенье приносите, вот только майонез нельзя. Потравятся! — смешливо протянула санитарка.  

11321_371145956376908_239271808921564284_n

Как только вас принудительно или добровольно доставляют в психиатрическую клинику, первое, что вы проходите перед тем как упасть «медикаментозную кому», — осмотр отборочной комиссии. Приемное отделение, в отличии от корпусов, не отличается вежливостью и радушием по отношению к новым больным. Именно тут даже при измерении температуры или давления медсестры, как в условном синхронном плавании, слаженно успевают кинуть пару крепких слов в адрес руководства, получить шоколадку от ухажера, плеснуть чаем на вашу историю болезни — и только в последнюю очередь глянут на вас. Последнее нововведение в еще советском списке вопросов, которые, как правило, ставят всем при приеме в Павловскую больницу:

— В АТО служили? Сами с Донбасса?

Если ответ «да», они томно сообщают:

— Все с вами понятно, на этом прием окончен. Вы попали в первое первичное отделение.

10468203_371146259710211_7035632343123718127_n

От Ленина к Герою Украины

Павловская больница — как корабль безумных из поэмы Себастьяна Бранта:  на горе, в окружении леса и православных церквей. Когда я впервые попала в корпуса, я останавливалась и прислушивалась, слышны ли голоса, никто ли не кричит. Тишина. Слышен только звон ключей медсестер и дверные звонки, по которым в порядке расписания пропускают родственников больных.

«Когда-то все хотели быть Лениными, воссоздавали социализм, спасали мир. Сейчас много кто тут — добровольцы и военные из АТО. С одним вот говорит голос бойца ЛНР или ДНР, который выдает ему все тайны их позиций. Говорят, так он и пустился в бой, стреляя по всех. С фронта попал к нам. Кто Герои Украины, кто миротворцы. Всякое бывает», — рассказывала спокойным тоном врач-психиатр первого мужского отделения.

10405638_371145456376958_4537100876295277787_n

Как правило, как только вы пересекаете границу корпуса, то вне зависимости от диагноза, подозрений или вашего состояния вы попадаете в закрытую палату или «палату для буйных». Палата без номера действует на пациентов как первый шок психиатрического лечения или как карательная терапия в случае плохого поведения. В ней нельзя делать ничего. 12 коек, перед входом на стульчике сидит фельдшер. Вместо туалета — дырка без дверей. В таких условия нужно пролежать в лучшем случае до 36 часов. В качестве пробной терапии и для успокоения нервов колют галоперидол. Со слов больных, нейролептик типичного класса, такой как галоперидол, вызывает расфокусировку зрения, общую слабость, сонливость, холод в конечностях. Этот препарат в Павловской больнице применяется как средство от всех болезней: небольшая цена и эффект беспомощности налицо. В то же время, в большинстве стран Европы и в Америке этот препарат — крайняя мера для успокоения особо буйных больных, и то вколоть его могут только с разрешения близких пациента.

После недели лечения препаратами наступает программа с кодовым названием «реабилитация». В качестве отдыха и для осознания их болезней пациентам предлагают в принудительном порядке психолога и пару сеансов общественной терапии. Психолог — это, как правило, еще студент, который всеми способами пытается выбить из вас признание в своей болезни. «Признание — залог выздоровления!», — заявил как-то психолог на коллективной встрече. Как только вы все же выдаете, что вы не такой как все и являетесь больным, вас направляют на социальную реабилитацию. Меня всегда интересовало, адаптирована ли эта программа реабилитации для украинских реалий. Так вот, «социализация» для психиатрии — это получасовой просмотр программ СТБ, по желанию — настольный теннис и рисование, а если повезет — бутерброды в столовой для малоимущих.

10412024_371146573043513_5532342123208567197_n

 

Сумасшествие в здравом уме

Пациент И. в возрасте 16 лет впервые попал в Павловскую больницу, когда разделся догола на паре в университете. И. смышлёно отвечал на все вопросы — единственное, что не понимал, почему люди так скучно живут и радуются такому ритму жизни. И. ложился в психиатрическую клинику каждые полгода, чтобы осмыслить свои поступки. Он раздевался в метро, выбрасывал телефоны, употреблял галлюциногенные и химические препараты, чтоб мир стал краше. Когда в очередной раз И. попал в больницу, он сел и хлопнул себя по коленям:

— Я не понимаю, как еще можно веселиться, чтоб меня не запирали за эту решетку.

В тот день мы отлично посмеялись над врачами, над методами лечения. Он попросил принести пачку печенья и пару пачек сигарет. И пообещал, что больше не будет шалить и постарается жить как все.

10358865_371146419710195_6326141561135846604_n

На следующий день И. беспробудно спал. Я оставила ему передачу и ушла. На третий день было то же самое. Когда я поинтересовалась у пациентов, что произошло, они сказали, что родственники И., отчаявшись, подписали разрешение о процедуре ЭСТ, то есть электросудорожной терапии.

Электрошок, по словам врачей, — это отличная практика в лечении затяжных депрессий, возбудительных состояний, маний и шизофрении. Оказывается, эту процедуру до сих пор активно используют в Павловской больнице. В каждом корпусе кроме палат без номеров есть еще и палаты ЭСТ. Больных туда отводят за руку, а после выносят на носилках без памяти и чувств. Пациент спит от одной до нескольких суток, после чего, по мнению врачей, приходит в норму. Когда я впервые увидела И. после электрошока, он передвигался под руку с мамой. Едва узнал меня, отвечал на вопросы спустя пару секунд.

— Как ты? — помню, спросила я его за обедом.

И. молчал и водил ложкой по каше.

— Помнишь, ты хотел жить как все, без эксцессов, спокойно. Помнишь?

Спустя пару минут И. прошептал: «Я ничего не помню».

О использовании электрошока как одного из методов лечения в Павловской больнице врачи говорят открыто. В пример ставят писателя Эрнеста Хемингуэя как человека, успешно прошедшего двадцать сеансов лечения.

— Но вы же помните, что он покончил с собой после этой терапии, — я даже в тот день выписала его слова, которые он говорил своему другу, после ЭСТ: «Каков был смысл разрушать мою голову, стирать память, составляющую мой капитал, и тем самым удалять меня от дел? Это было блестящее лечение, вот только они потеряли пациента…»

Врач на это пожала плечами:

— Видите, даже электрошок не всегда лечит от депрессии.

Когда И. выписали домой, я говорила с другими пациентами — как оказалось, ЭСТ предлагали практически всем. Однажды мать пациента М., у которого было подозрение на биполярное расстройство, расплакалась, когда читала брошюру о вреде электрошока для мозга.

«Вы видели, сколько стоит европейское лечение атипичными нейролептиками? От 800 грн. за пачку, а таких пачек нужно десять! Откуда у меня такие деньги?» И вправду, одна из причин, по которым родственники соглашаются применять крайние меры — дорогостоящее лечение. Поэтому на украинских аптечных полках до сих пор хранятся препараты, о которых в европейских странах уже полвека не говорят. К таким препаратам относят типичные нейролептики: хлорпромазин, хлорпротиксен, тиоридазин и другие. Атипичные нейролептики применяют в мировой практике лечения психических расстройств как препараты, которые наносят не такой сильный удар по органам и мозгу больного. Но вот обойдется такое лечение семье в круглую сумму. Таким образом, чтобы вывести пациента в состояние ремиссии, врачи, как правило, для большинства диагнозов выписывают галоперидол деканоат (длительного действия), аминозин, зипрексан, кветиапин, оланзипин, респиридон и сероквель. А чтобы было поменьше побочных эффектов — циклодол, который, как известно, до сих пор широко используется для достижения наркотического эффекта.  

10653384_371145519710285_2493599850656649219_n

Мастурбация и еда

И. продолжал отходить от электрошока. Так как возраст пациента был очень мал, терапия длилась всего пару сеансов. Но человека было не узнать: внимание было рассеяно, мыслей не было совсем, жизнь протекала серой чередой процедур и приемов таблеток. Ходил И. только с кем-то, самому передвигаться не было сил. Я помню тот день, когда главврач при осмотре И. сказала его маме: «Видите, результат на лицо! Ваш мальчик идет на поправку». И. в то время, едва моргал глазами. После он уехал с павловской больницы и практически не выходил на связь. Домой к нему родители приходить не разрешали, дескать, он то спит, то на процедурах. Однажды он позвонил сам.

— Есть что пробить?

— Ты о чем?

— Героин, бутират, экстази, кислота — все, что есть!

— Какие тебе наркотики после такой-то дозы препаратов!

И. замолчал. После паузы протянул:

— Я больше ничего не чувствую, понимаешь. Ни-че-го. Я не хочу вставать, говорить, мне ничего не смешно, я не чувствую людей. Мне говорят «Иди мойся», я встаю и иду. И не понимаю зачем! А самое ужасное, что единственное, что мне доставляет удовольствие — дрочить, спать и есть. И все! Все что я делаю — это дрочу и жру! Дрочу и жру!

После электрошока прошел месяц. И. начал сам выходить из дома и всегда радостно констатировал этот факт. «Я купил сегодня хлеб и сок. Представляешь? Пошел и купил». «Мать хочет, чтоб я вернулся в университет. Но там так скучно. Сидишь, что-то черкаешь, тебе бубнят на ухо, потом проверяют, запомнил ты или нет. Ужас, а не жизнь». «Мне становится лучше. Понемногу прихожу в себя. Иногда не вспоминаю, как зовут друзей, но оно и к лучшему, мерзкие были люди». Прошла еще неделя. И. резко пропал. Друзья говорили, что он просто хочет побыть один, написать рассказ, подумать. Так прошла еще неделя, затем еще одна. Телефон был отключен, и в социальных сетях тишина. 28 мая 2015 года И. покончил с собой, прыгнув с последнего этажа многоэтажки.

В больнице случай не комментировали. Когда я в личном разговоре спросила его лечащего врача, что их препараты делают с человеком, доктор пустилась в крик. Дескать, случай произошел не в больнице, а сейчас сотни человек в мире таким же образом решают счеты с жизнью, и вина этому далеко не препараты.

10561584_371146223043548_8868627493018111281_n

Болезнь по желанию

Несмотря на радикальные методы лечения и строгий отбор, попасть «за решетку» психиатрии на самом деле может каждый. Однажды эксперимента ради я обратилась за услугами бесплатного психиатра в Дорожно-клинической больнице №1. Общая утомляемость, бред в голове, бессонница, немного дрожащие руки — психиатр практически через пять минут разговора со мной ставит подозрение на шифр F16.5, что на мирском языке называется «психическое расстройство». Не успеваешь спросить почему да как — мне уже озвучивают стоимость лечения моего шифра. «Лечиться нужно дней десять. Это будет как ознакомление нас с Вами. Мы подберем Вам “препаратики”, исследуем вашу историю, а вы сможете у нас уютно отоспаться, — рассказала мне молодая врач, едва отвлекаясь от недешевого айфона. — Вариантов немного: или у нас 3000 гривен, или у “Павлова” — 1000 грн. Но у нас без таблеточек, а это сейчас роскошь», — улыбнулась она напоследок.

— Черкану вам  рецептик, успокоитесь немного, — поставила точку в разговоре юная медсестра.

Выходя на улицу, я держала в руках рецепт на противоэпилептические препараты и атипичные нейролептики и билет на лечение в один конец.

Как сообщила лечащий доктор Павловской больницы, Н. до сих пор остается на лечении в клинике. Остальные пациенты тоже, как правило, возвращаются на привычные койки, и только единицы выходят в длительную ремиссию. На данный момент на лечении в Павловской клинике находятся более тысячи больных.

Якщо ви помітили помилку, виділіть її і натисніть Ctrl+Enter.