Сьогодні, 6 листопада, у Львові має відбутися «Марш волі» — акція на честь дня народження всесвітньо відомого анархіста Нестора Махно. Фігура Махно в силу радикальності його поглядів досі залишається неоднозначною для політичних сил нашого часу. І якщо одні бачать в ньому українського національного героя, обходячи стороною антидержавну позицію анархіста, то інші — союзника більшовиків і загрозу націоналістичному проекту. Так, під тиском ультраправих організацій Львівський окружний адміністративний суд превентивно заборонив проведення Маршу волі, як це вже траплялося з Фестивалем рівності, дозволивши при цьому акції «Правому сектору» і ЦК «Азов». У цьому тексті ми хотіли би критично поглянути на спроби української історіографії примирити погляди Нестора Махно з панівною національною доктриною та іншими важливими для неї фігурами, такими як Степан Бандера, й на інструменталізацію його образу з боку політичних сил.
На этой неделе участники довольно известного право-левого движения «Автономний опір» решили провести серию мероприятий, посвященных Нестору Махну, включающую лекции, чтение стихов и марш в его честь. Высказывания опоровцев относительно фигуры Махна в анонсах данных мероприятий воспроизводят доминирующий в украинской историографии образ этого политического деятеля, который уже долгое время был направлен на дерадикализацию его политических идеалов и максимальную приемлемость для общей аудитории.
Еще до развала СССР в украинской (да и в российской, но это отдельный разговор) исторической среде началась активизация интереса к Махну. Люди, писавшие диссертации на всякие скучные темы типа «Борьба крестьянства Усть-Ужуйской губернии за власть советов» могли написать интересную книгу об интересном историческом персонаже, чем они и пользовались. В результате вышло немалое количество книг разной степени исторической достоверности. В то же время большинство историков пытались вписать Махна в общий контекст украинской борьбы за отдельное государство. Как и следовало ожидать, большинство из них использовали стратегию, которую можно свести к «Махно боролся за Украину, только у него были политические разногласия с УНР, поэтому он к ним не присоединился, у него было другое видение Украины». Логического завершения эта концепция достигла в 2005 году, когда харьковский историк В.А. Савченко начал совсем уж откровенно подменять факты, утверждая, что все столкновения Махно с УНР были случайными, и только несчастливая случайность помешала им объединиться. Таким образом полностью сложился миф об украинском национальном герое Несторе Ивановиче.
Мотивация этих историков, коммерческая и не только, вполне понятна, а теперь поговорим о самом Махне. Почву для мифа создает комплекс исторически сложившихся особенностей, из-за которых деятельность Махна ограничивалась Украиной. С одной стороны, Екатеринославская губерния из-за своего экономического положения была очень плодородной средой для анархистских идей. В то же время Махно очень неуважительно относился к российским анархистам, считая их лентяями, неспособными организовать революцию у себя. Из-за этого надежды Махна на организацию на территории РСФСР движения, подобного его собственному, таяли, в результате чего он сначала решил сконцентрироваться на более благоприятной Украине, а потом и вовсе выторговывал на переговорах с большевиками автономный регион вокруг Гуляйполя для реализации анархистских идей.
Если вспомнить, как Махно отзывался в своих мемуарах о сторонниках Центральной рады, то позиции Савченка как-то особо быстро сдуваются. Более того, как приспоминает начштаба Революционной повстанческой армии Украины Виктор Белаш, махновцы даже вспомнили былые деньки подпольной деятельности и готовили террористическую группу с целью убийства Петлюры. К слову, это случилось в один из немногих случаев, когда силы РПАУ и Директории пересеклись. Отсутствие масштабных боевых столкновений между махновцами и УНР объясняется не тем, что они одинаковые, только недопоняли друг друга, а тем, что тактически регионы действий их армий мало пересекались.
Забавным выглядит также тот факт, упоминаемый Белашем, что после практически полного разгрома махновщины в 1921 году среди остатков штаба произошла дискуссия, что делать дальше. Большинство выступило за эмиграцию, но было и меньшинство, которое выступало за то, чтобы идти в Турцию, помогать Мустафе Кемалю в его революции. Этот факт очень ярко свидетельствует об интернационализме руководства РПАУ: все равно, где, лишь бы за революцию.
Стремление АО одновременно прославлять Махно и Бандеру является продолжением именно такой мифологизации истории — выставить Махна не борцом за конкретные цели, а хорошим парнем за все хорошее и против всего плохого. То есть деполитизировать его, превратить в подходящий всем и каждому символ, как это до определенной степени случилось с Че Геварой. И как это происходит в данный момент со Степаном Бандерой, которому создают благоприятный образ, подходящий либералам. В действительности Махно с Бандерой являются абсолютно разновекторными фигурами. Борец за свободу всех людей земного шара и уничтожение всех государств и борец за усиление государственной власти на отдельно взятой части земного шара вряд ли стояли бы бок о бок, живи они в одно время и в одном месте, скорее уж попытались бы друг друга пристрелить.