Так сложилось, что Новый Год мне предстояло праздновать не в Украине и в довольно разношерстной компании. Учитывая, что Новый Год для меня — ну очень советский праздник, мне очень хотелось, чтоб мои друзья это прочувствовали: что такое оливье, винегрет, селедка под шубой и другие странные блюда, от простого перечисления ингредиентов для которых у людей волосы становятся дыбом. Ну, и, конечно, советские фильмы — какой Новый Год без них? Поэтому за несколько дней до праздника я села искать советские фильмы с английскими субтитрами или в английской озвучке. Одно зацепилось за другое, другое за третье — и в итоге я почти два дня провела за киномарафоном. Киномарафоном, который заставил меня погрустить и крепко задуматься.
О чем погрустить? Нет, не об абстрактном «хорошем». Отнюдь. Я грустила от того, что у большинства героев кинофильмов — нормированный рабочий день, от звонка до звонка, фиксированный перерыв на обед, а у некоторых есть даже перерыв на какую-то околоспортивную активность. Поясню. Я из поколения миллениалов: мое детство пришлось на девяностые, а первые поиски работы — на вторую половину двухтысячных. Знаете, что я помню о поисках работы и своем первом неоценимом (шутка, конечно) рабочем опыте? Как работодатели пытались постоянно «кинуть на деньги», например. Что перерыва на обед у меня толком не было, что меня постоянно пытались уговорить поработать «еще чуть-чуть» для «блага компании», потому что «мы все одна большая семья». Ну да, одна большая семья, где старшие постоянно забирают деньги у младших. Я из поколения, для которых постоянная работа и социальная защищенность — нечто из области фантастики, ведь на моем поколении лежит проклятие вечной прекарности.
Я думала о том, что если бы не такой отличный остаток СССР как бесплатное образование, я бы сейчас, скорее всего, не имела за спиной высшего образования, и у меня никогда не случилось бы мечты стать университетским преподавателем — ведь я даже не уверена, что в таком случае училась бы в университете. Еще я думала о том, что отсутствие запретов на контрацепцию и аборты — тоже остаток советской системы. А что такое жесткий контроль над контрацептивами я прочувствовала за два года жизни в стране В., где даже экстренная контрацепция — строго по рецепту врача, который тебе еще может в ней и отказать. О последствиях говорить не буду — сами понимаете. Замечу лишь, что мне было немного страшно от мысли, что одно невезение — и прощайте, мечты о преподавании, и здравствуй, киндер-кюхе-кирхе.
Не поймите меня неправильно, я совсем не впадаю в крайности и не хочу сказать, что период с 1917 и по 1991 год — это был один большой праздник. У меня есть целый ворох критики и претензий и к фильмам, которые я смотрела, и к самому советскому периоду. Но при этом мне и не близка позиция, которая, кажется, доминирует среди населения Украины сейчас, а именно, что Советский союз — это один большой мрачный период, не принесший ничего хорошего, а только одни страдания. Мне это, честно говоря, иногда напоминает то, как люди Ренессанса оглядывались назад и видели в прошлом лишь «темные века» и сплошной упадок. Мне страшно думать о том, что, возможно, понадобятся еще несколько столетий, чтоб научиться видеть в нашем общем советском прошлом не только злых демонов и инквизицию, но и, например, индустриализацию, огромный пласт интересных новшеств в сфере культуры и, кстати говоря, почти повсеместную грамотность (в смысле базовых навыков чтения и письма, без которых в современном мире, если быть честными, совсем туго). Другими словами, мой тезис в том, что важно и нужно уметь видеть нюансы и оттенки — особенно, когда дело касается прошлого.
Поэтому мне очень больно наблюдать за процессом так называемой «декоммунизации». Не буду говорить о терминологии и ну уж очень специфическом понимании «коммунизма», которым оперируют в Институте национальной памяти. Мне больше хочется поговорить о том, что возможна иная «декоммунизация». Честно говоря, меня немного воротит от этого слова, поэтому я его заменю — и вместо «декоммунизации» буду говорить скорее о преодолении постколониальности. Знаю, что моя позиция, скорее всего, совсем непопулярна, но ведь колониальное наследие советского периода — это часть истории Украины в том числе, это часть украинской повседневности. Мне кажется, что вместо того, чтобы калечить социальную память и переписывать историю, было бы намного полезнее признать, что советское прошлое — часть украинской истории, часть коллективной памяти, способа жизни. Что в современной Украине мы часто воспринимаем как данность довольно многое из советского периода.
Мне бы еще очень хотелось, чтобы вместо провозглашения русского языка языком врага мы могли признать, что он — не собственность другой страны, а язык, который дает нам возможность понимать других и быть понятыми ими, что он может функционировать иногда ничуть не хуже английского. Мне кажется, что стоит признать тот факт, что в Украине большинство населения понимает русский и может на нем говорить, что быть билингвами — преимущество. Идея не нова, но мне бы очень хотелось, чтоб точно так же, как говорят про британский, американский, австралийский английский — говорили и о русском языке.
Мне бы хотелось надеяться, что слово «левый» перестанет быть ругательством и ассоциироваться со Сталиным, ГУЛАГом и КПУ. И для этого же совсем не обязательно доставать из архивов «своих», украинских левых. Вместо этого можно просто на секунду перестать использовать его как обзывательство и попытаться понять, что за ним стоит. Социальная защищенность, например. Возможность для родителей уйти в оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. Уверенность, что если завтра ты поскользнешься и сломаешь ногу, то тебе не придется продавать почку или закладывать квартиру, чтоб получить медицинскую помощь.
Я очень хочу верить, что мы перестанем переписывать прошлое под настоящее, а вместо этого займемся его подробным изучением — со всеми оттенками и сложностями. Хватит лелеять свои раны, пора дать им затянуться. Мне, в итоге, все равно, как в городе будут называться проспекты — имени Щорса, Бандеры или пушистых котиков. Но мне не безразлична моя история и совсем уж не безразлично принуждение к забыванию и искажение истории.