12-13 мая на Контрактовой площади в Киеве состоится грандиозное музыкальное событие — международный фестиваль современной клезмерской музыки Kyiv Klezmer Fest 2018. Клезмерскую музыку традиционно исполняли на свадьбах восточноевропейские еврейские коллективы — клезмеры. Она повлияла на становление многих других музыкальных стилей, в том числе и американского джаза. В современной Украине одним из главных популяризаторов клезмерской музыки стал коллектив Pushkin Klezmer Band, основанный в 2010 году.
Про некогда существовавшее единое музыкальное пространство разных народов, проживавших на территории Украины, про возможность узнавания этого родства между современными музыкантами, а также про то, может ли клезмерская музыка показать Украине ее другую, мультикультурную сторону, и стать прививкой от фашизма и ксенофобии, мы поговорили с лидером группы Pushkin Klezmer Band, кларнетистом Митей Герасимовым.
Давайте начнем, наверное, с самого главного: расскажите, что будет 12-13 мая? Что вы для нас готовите? Насколько я понимаю, это будет что-то такое, чего в Киеве еще не было?
По-моему, такого раньше не было ни в Киеве, ни в Украине, ни в России. Фестиваль, который мы устраиваем на Контрактовой, действительно первый в смысле концепции и лайнапа. На нем выступят Amsterdam Klezmer Band — а это мои любимые музыканты, причем не только среди клезмеров. Они никогда не приезжали сюда раньше. Из Нью-Йорка приедет Дэвид Кракауэр со своей новой группой — один из ведущих кларнетистов мира. Будут израильтяне MALOX, «Гудаки» из Закарпатья, Кonsonans Retro — семейный брасс-бэнд из Кодымы Одесской области. Будут киевские команды: Pushkin Klezmer Band, Toporkestra и ромский бэнд моего друга Сереги Цыгана — Babuci & Brothers. Я всегда мечтал, что здесь когда-нибудь произойдет что-то такое.
Почему решили взяться за организацию чего-то своего?
Я несколько раз играл с «Пушкиным» на львовском клезмер-фесте, на еврейских фестивалях в Цфате и других городах, и всегда мне казалось, что все нужно сделать по-другому. Правда, сейчас, когда мне сказали: «Вот, возьми и сделай по-другому», — оказалось, что не все так просто.
Но не то чтобы это я решил. Инициатива не моя. Предложила это Диана Попова, которая возглавляет департамент культуры Киевской администрации, после того, как мы с «Пушкиным» сыграли на Фестивале народов Подола на Контрактовой. Она сказала мне и организаторке фестиваля Наташе Склярской: «Вот ты организуешь фестиваль, а ты играешь клезмер. Так давайте вы вдвоем сделаете в Киеве клезмерский фестиваль!»
То есть Kyiv Klezmer Fest вырос из Фестиваля культуры народов Подола?
Мы еще проверим, насколько он вырос, но в общем да, именно после него прозвучало предложение о новом клезмер-фесте.
Можно ли говорить о росте популярности клезмерской музыки?
Вот как раз и посмотрим. Мне самому это очень интересно. Это такой эксперимент. Для меня этот фест — это возможность продолжить то, чем я и так занимаюсь. Довольно давно я одержим идеей, которую достаточно трудно выразить — идей существования большой музыкальной культуры, которая объединяла фольклоры разных народов, живущих на территории Украины. По крайней мере, я как музыкант ее вижу. Это было единое музыкальное пространство. И когда мы собираем из осколков этот пазл, когда сравниваем крымскотатарский клезмерский музон, греческий, румынский, гуцульский, то находим огромное количество совпадений. Гораздо больше, чем различий. Одни и те же мелодии, одни и те же традиции находятся у разных народов: у христиан, у иудеев, у мусульман. То есть задолго до появления украинской государственности Украина, в музыкальном смысле, существовала как единое культурное пространство. К сожалению, оно было разорено и выжжено, и до сих пор как следует не исследовано. Это мы и пытаемся делать.
Музыканты, которые сюда приедут — и Amsterdam Klezmer Band, и Дэвид Кракауэр, и израильские чуваки — они так или иначе связаны с этой культурой. Их корни так или иначе здесь. Большáя часть их репертуара — того, что в мире называют клезмерской музыкой — это, например, мелодии, записанные в экспедициях Моисея Береговского (великого клезмерского этномузыколога, делавшего записи в основном на территории Украины), либо мелодии, которые записали в Нью-Йорке двое других столпов клезмерской музыки — Дэйв Таррас и Нафтуле Брандвейн. Один из них, Давид Тарасюк, родом из-под Умани, а другой — из-под Львова. И те музыканты, которые будут играть на фестивале, — они часть того музыкального мира.
Я не знаю, насколько получится это узнавание, признают ли они друг в друге родню. Насколько «Гудаки» и Дэвид Кракауэр могут узнать, что они из одной глины? А насколько украинская публика готова воспринимать их не как какую-то экзотичную балканщину или разновидность джаза (ведь Дэвид Кракауэр уже приезжал сюда выступать именно как джазовая звезда)? Насколько Украина может признать это наследство и принять его? Признать, что Amsterdam Klezmer Band, Дэвид Кракауэр и Митя Герасимов — это украинская народная музыка?
В интервью «Радио Столица» вы приводили много примеров, как одни и те же мелодии вам доводилось слышать и где-нибудь в Карпатах, и на крымскотатарской свадьбе. То есть мы можем говорить о существовании некого довольно плотно интегрированного культурно-музыкального пространства. Но сохранилось ли оно до наших дней или было потеряно?
Наверное, тут все-таки действует некий закон сохранения энергии. Оно скорее трансформировалось и не было потеряно полностью. Например, американская музыка очень даже продолжает эти традиции. В смысле мелодий и самой мультикультурной идеи. Тут была совершенно джазовая «движуха» еще до того, как в Америке возник джаз.
В отдельных местах, отдельных регионах это все еще сохраняется. Музыка звучит на свадьбах, люди в этом живут. Ведь настоящая народная музыка — это не «шароварщина», не оркестр народных инструментов. Настоящая музыка может существовать только во всем сообществе сразу, когда незаметна грань между музыкантами и немузыкантами. Когда она — часть языка. Когда любой слушатель может взять, и подпеть или подыграть. И в Украине такие места остались.
Отношение к подобной музыке довольно пренебрежительное, но если ситуация немного изменится, то мы сразу увидим, сколько ее вокруг. Настоящей музыки.
В последнее время все чаще приходится наблюдать не диалог культур, а, скорее, наоборот — язык вражды. При чем языком дело не ограничивается. Например, совсем недавние случаи ромских погромов. Ощущаете ли вы эти процессы в обществе?
Да, я очень это чувствую. Конечно. То, что происходит сейчас, видимо, происходит вообще во всем мире, и Украина тут не исключение.
Те, кто громит ромов, выбирают самые незащищенные группы. Тех, за кого общество не будет вступаться. Часто говорят, что скоро еврейские погромы начнутся, раз сейчас ромские, но мне кажется, что не скорее, чем евреи окажутся такими же беззащитными. Ведь никто же не будет приходить на концерт Сереги Цыгана и возмущаться, что он поет на ромском языке? Они же говорят: «Мы не фашисты, мы не расисты». Вот есть Серега Цыган — мы его любим, а те, другие — они не люди.
На самом деле, я понимаю, что одними фестивалями или концертами эту проблему решить не получится. Что у нас тут очень скромные возможности. Тем более что мы же не в мейнстриме. У нас довольно нишевая музыка, не такая аудитория, как у Вакарчука или Джамалы. Тем не менее, для меня очень важно говорить о том, что такое для меня Украина и что такое украинская культура. Почему это словосочетание у нас так связано исключительно с культурой этнических украинцев и украинским языком? Ведь если мы говорим, что Крым — это Украина, то крымские татары — это тоже часть украинской культуры. Особенно если они сами считают себя украинцами, что не мешает им оставаться крымскими татарами, исповедовать ислам и пользоваться своим языком. Их музыка — это часть украинской музыки.
Поэтому для меня так важен этот фест. Я не знаю лучшего способа доказать свою идею, чем привезти в Украину всемирно известных музыкантов и сказать всем: показать ее. Послушайте, что они играют. Посмотрите, как называются треки на американских пластинках 30-х годов. Их названия — это украинские топонимы, они названы в честь здешних городов и местечек.
У феста есть две очень важные цели. Одна из них — внешняя. Крикнуть: «Ау! Это мы! Это наши чуваки. Они отсюда родом». А другая — внутренняя. Мы хотим показать Украине ее другую сторону, незнакомую большинству людей. Это замечательная прививка и от ксенофобии, и от комплекса неполноценности, который в этих конфликтах также играет не последнюю роль.
У вас уже была одна, можно сказать, политическая акция — антипогромный концерт. Это все-таки некое заявление собственной позиции. Но тогда менеджмент кафе «Линас» договорился с теми, кто угрожал им погромом. Они уволили своего сотрудника, пообещали обслуживать на украинском языке и давать деньги на некие «социальные проекты». В связи с этим, как вы считаете, может ли музыка быть эффективным инструментом?
Да, но дело в том, что это все случилось еще до концерта. И наша цель тут была не помочь «Линасу». Буквально за день до концерта, когда мы с Борисом Захаровым зашли в кафе, чтобы все выяснить и попробовать выйти на владельцев, нам сообщили, что уже все решили, мировая, а в Facebook появились фотки того, как они договариваются. Сначала мы подумали, что все, концерт надо отменять, но потом решили: «А причем тут вообще “Линас”?» Да, они повелись, да, они договорились с этими рэкетирами, но дело же не в этом. Смысл концерта был не столько в том, чтобы защитить кафе, сколько в реакции общества. Общество почему-то пропустило этот момент. Не было никакой реакции, и нам хотелось спровоцировать иммунный ответ.
Нет, я не преувеличиваю возможности музыкантов, тем более у нас. У нас в культуре отношение к музыканту всегда было исключительно прикладное. Это советская традиция, которая продолжается и сейчас: культура нужна для развлечения и как идеологический инструмент. Но кто-то же должен это делать, говорить о проблемах. И я не верю, что такая работа со смыслами под силу каким-то созданным государством структурам и министерствам.
Из своей сферы я могу заметить, что в журналистике существует определенная самоцензура. Принцип «не розганяти зраду». Есть темы, которые из-за их активной эксплуатации российской пропагандой нельзя поднимать. Например, из-за популярного клише «фашисты у власти» говорить про реально существующих фашистов очень сложно, ведь ты как будто повторяешь за Киселевым. Наблюдаются ли такие тенденции в культуре?
Да, это есть. Именно поэтому с наездом на «Линас» все так и получилось. Потому общество и не среагировало. Привычные способы не подходят. Ты открываешь рот, чтобы среагировать естественным образом, и тут же его закрываешь, ведь привычные слова, которые приходят на язык, уже скомпрометированы. Ты не можешь их произнести, ведь тебе сразу скажут: «А-а! А ведь русские то же самое что и ты говорят!». Это, конечно, есть, но и война реальна. И информационная война тоже.
Реально и притеснение украинского языка на протяжении очень долгого времени. И обратный откат, компенсация — это естественные вещи. Наверное, прошло еще недостаточно времени, чтобы быть спокойным за украинский язык. Ведь рядом есть пример Беларуси, где уже поздно. Где язык в повседневной жизни толком не сохранился, им уже практически не пользуются. Это все реальные вещи, но на них спекулируют гады, которые норовят заклеймить нормальных умных людей, назвать врагами. И противостоять этому – большой челлендж.
Самые ужасные, ругательные слова сейчас — это «левак», «грантоед», а уже потихонечку и «либерал». А это значит, что нужно не дремать. Ведь фашизм легко прорастает без всяких свастик и запрещенных законом лозунгов. Он спокойно обходится без этого. Как химики чуть-чуть меняют молекулу психоактивного вещества, чтобы сделать его легальным. Но если наши оппоненты работают над тем, чтобы распространять свою идеологию, то мы-то чего ждем?
Предлагаю закончить на хорошем. Сейчас вы проводите фестиваль, до этого был очень хороший концерт в синагоге. Что еще интересного готовите?
Прямо сейчас других мыслей, кроме как фестивальных, конечно, нет. Но есть проект, который меня ждет. Я наивно рассчитывал подготовить его к фестивалю, но уже давно понятно, что этого не получится. Осенью мы делаем такую крымскотатарско-еврейскую программу. Это будет история о том, как крымские татары в депортации, во всех бедах и ужасах, умудрились сохранить свою музыку. А особенно крымскотатарские чингене — цыгане, которые всегда отвечали за музыкальное искусство. Они сумели сохранить свою музыку, свою культуру, и заодно кусок еврейской культуры.
Очень много клезмерской музыки сохранили именно крымские татары. Может быть, даже больше, чем бессарабские цыгане. Причем они определяют ее именно как еврейскую, но она играется на всех настоящих крымскотатарских свадьбах. И это потрясающая история. Они — праведники народов мира в музыке! Они спасли эти мелодии от исчезновения.
В рамках проекта у нас запланированы три концерта: в Киеве и еще двух городах. Второй, наверное, будет во Львове, а третий хотелось бы провести в каком-то не очень большом городе. Есть довольно дикая идея сделать его на Чонгаре, но это связано с очень серьезными логистическими трудностями. Поэтому концерт может пройти в Херсоне или где-то еще.
Это проект, в общем, о том же. Это развитие той же самой идеи мультикультурности Украины. Идеи о том, что именно в этом ее главное богатство и сила и что сейчас очень важно говорить об этом на каждом углу, пока еще не поздно.