Читайте также: Часть 1. 470 рублей
Мне 26 лет. Из них последние шесть я занимаюсь арт-критикой. И пять из них я думаю, что надо написать серию новелл о том, каково ходить с художниками по барам. Все-таки о человеке много говорит место, которое он выбирает для встречи: самообслуживание там или смешливые юркие официантки, заоблачные цены или копеечная чебуречная, какая музыка там играет — надсадно хрипит Шуфик или Круг, а может, звучит модный вич-хаус? Оппозиционер — это свободный художник политики. Сергей предложил мне встретиться в дорогой кофейне «Гуру» с ценовым диапазоном от 40 тысяч белорусских рублей за чашечку кофе, то есть около 2,3 доллара — нормальная такая берлинская цена. Вокруг играла тихая музыка, хипстеры стучали по клавишам макбуков, женщина в шубе обсуждала список своих важных дел с водителем.
Сергей пришел, немного опоздав. Не знаю, испытываете ли вы это труднообъяснимое чувство то ли неловкости, то ли разочарования, когда ваши друзья из Facebook обретают плоть и садятся перед вами на стул оффлайн. Сергей оказался довольно высоким мужчиной с сединой, грустными выцветшими глазами и красноватым оттенком кожи, которая выдавала его пристрастие к крепким напиткам. Его как будто тяготило свое же присутствие.
Арина: Вам будет удобно здесь говорить?
Сергей: Да, вполне.
Арина: Влад дал мне ваш контакт и сказал, что вы о многом можете рассказать. Я пыталась найти какую-то оформленную, сложенную историю белорусской оппозиции. Но, видимо, она существует только в устном народном творчестве.
Сергей: Это так странно звучит: «История оппозиционной деятельности». Оппозиция — она неоднородна, там есть разные интересы, разные персоны, которые в разное время представляли разные политические партии и организации и переходили из власти в оппозицию и наоборот. И такое было. Поэтому оппозиции как одного понятия и истории оппозиции как таковой быть не может.
Арина: Но любая история состоит из взаимосвязи разных сил, персон, которые действовали в разные периоды времени. Есть же какие-то ключевые фигуры и даты?
Сергей: Стигмой беларуской оппозиции, ее кровоточащей раной, тем, что до сих пор может привлечь людей и внимание, являются те люди которые, были похищены и убиты при Лукашенко в 1990-2000-х годах. Это бывший председатель избирательной комиссии Гончар, политик Геннадий Карпенко, журналист Дмитрий Завадский. В 2001 году избирательная компания единого кандидата от оппозиции Гончарика была построена на том, что обществу напоминали, что эти люди существовали, у них были матери, сестры, жены — и эти люди пропали. Если нужно указать какой-то этический базис современной беларуской оппозиции, то это требование, чтобы исчезновение этих людей было расследовано и виновные были наказаны — это до сих пор не сделано.
Арина: Вы говорите, что беларуская оппозиция неоднородна. Какую же типологию можно ввести для ее характеристики?
Сергей: Во время недавних президентских выборов произошло, можно сказать, несколько нетипичное разделение: одна из условно оппозиционных структур (я не могу назвать ее партией, потому что она не идеологическая — это люди с разными совершенно взглядами) выдвинула своего кандидата Татьяну Короткевич — это, кстати, первая женщина-кандидат в президенты Республики Беларусь. Вышедший из тюрьмы политзаключенный Николай Статкевич, мой бывший руководитель — я работал главой его штаба на прошлых выборах — заявил, что власть пытается создать подконтрольную оппозицию в лице Короткевич и «Говори правду», и что выборы впервые в истории были сфальсифицированы уже на этапе формирования списка кандидатов.
Арина: Насколько я помню, во время прошлых выборов от «Говори правду» баллотировался Некляев.
Сергей: Сейчас Некляев вместе со Статкевичем говорят одним голосом: Некляев тоже считает, что его прошлая организация «Говори правду» — это структура, финансируемая беларускими спецслужбами.
Арина: Как могло произойти, что партией, во главе которой он стоял, стали управлять беларуские спецслужбы?
Сергей: Я еще раз подчеркиваю, что это не партия. Представьте, что, поскольку американские или европейские доноры не могут напрямую давать деньги политическим партиям, собрались несколько человек: один из одной партии, второй — из другой, а третий — из третей и так далее и создали что-то типа гражданской компании «За правое дело»…
Арина: Прекрасно звучит!
Сергей: Это уже не партия. Но доноры-то знают, что на самом деле эта НКО будет выполнять те же функции, они знают, что это те же люди, что им уже можно дать денег — и много денег. Так было в случае «Говори правду». Некляев, разумеется, здесь лукавит: когда его услуги как представительского лица были оплачены, он вел себя лояльно по отношению к собственной структуре. В апреле этого года социологические опросы единственного независимого соцобъединения НСП констатировали рост его рейтинга до 9,06% — это был самый высокий рейтинг среди оппозиционных политиков. Он был выше, чем у Статкевича, который тогда сидел. Политтехнологи тогда Некляеву сказали: уходим из «Говори правду» и создаем что-то свое. Но новая структура Некляева не получила такой популярности, он ее даже назвал «За государственную независимость и суверенитет что-то там». Разумеется, под маркой движения. Знаете, что такое движение? Движение — это когда ты можешь быть даже один, вот «рух у меня» и все. Тем не менее, он остался принципиальным человеком. Заступался за Статкевича, выдвигал инициативы — на этом и поддерживал собственную популярность. Когда в августе Статкевича освободили, они с Некляевым и Лебедько, лидером другой гражданской партии, стали выступать солидарно.
Арина: Мы говорим сейчас о людях, которые баллотировались в президенты, руководили штабами и так далее. А меня больше интересует судьба «маленького человека» — такого, о котором пишет Алексиевич. Во что верят люди, которые искренне следят за сменой фамилий своих лидеров, те последние, кто ходит на малочисленные митинги?
Сергей: Есть такие среди оппозиционеров, что все время сидят на сутках. Вот так вот тупо сидят. Для меня это странные люди. Я не понимаю, зачем они это делают.
Арина: Думаете, они сами приходят и стучат в двери милицейского участка: ну, посадите же меня?
Сергей: Нет, конечно, они провоцируют постоянно, с позволения сказать, милиционеров — хотя это слово приличное, но к беларуской милиции слабо подходит. Они провоцируют представителей власти своим гражданским волеизъявлением, чтобы их в очередной раз закрыли на 15 суток. Мне непонятно, зачем они это делают. Это не оппозиционная деятельность как таковая, это такой уже диссидентский надрыв. Есть люди, которые ходят на массовые акции — как правило, на разрешенные, то есть это респектабельные граждане, у которых есть работа, зарплата, мама, папа, ребенок, жена. Они приходят на акции, держат свою детку на шее, дают ей флажком помахать. Фотографы очень любят такую категорию граждан, потому что детка с флажком бело-красно-белым…
Арина: …это будущее Беларуси?
Сергей: Хотелось бы верить, что это так. Но пока — это просто красиво. Еще есть категория профессиональных дельцов от оппозиции, которые живут этим.
Арина: Составляют проекты и получают гранты?
Сергей: И не только. Понимаете, это было бы очень большое упрощение — считать, что кто-то работает только ради денег. Это и вопрос престижа. Например, бывают встречи с лидерами иностранных государств, да? Это и то, что тебя узнают на рынке и делают скидку на лук, например.
Арина: Да, но например, Иван Шило в своем интервью совершенно по-другому оценивает свою оппозиционную деятельность. Я бы выделила лейтмотивом вопрос: «А деньги-то где?»
Сергей: Давайте разберемся, кто такой Иван Шило. Вы его назвали оппозиционером. Иван Шило действительно был активистом «Молодого фронта» в свое время. Но уже долго он работает как журналист. Когда я подрабатываю как журналист, то стараюсь держать дистанцию от собеседника и от той темы, которую я обсуждаю. Иван Шило этого не делает. При этом он позволяет себе давать политические оценки в каком-то третьем издании. На мой взгляд, это прямое нарушение профессиональной этики. Не буду писать на него жалобу в Беларускую ассоциацию журналистов, но, на мой взгляд, то, что он делает, в корне неправильно. Но толика здравого смысла в том, что сказал этот человек, есть. Я знаю это по себе. Я поступал когда-то на факультет международных отношений БГУ, проучился там четыре курса, и меня выгнали за политическую деятельность в 1997 году. Дипломат из меня уже не получился. Я уехал в Россию, мог доучиться там, но меня призвала партия, и через полгода я вернулся в Беларусь.
Арина: Какая партия?
Сергей: Молодежная организация беларуской социал-демократической партии «Народная громада».
Арина: Она еще существует?
Сергей: Да, она существует, но при мне это была совсем другая «Молодая громада». В итоге я рулил ею до 2000 года. Потом я уехал в Польшу. В 2004 году я был советником вице-премьера Республики Польша. У меня хорошо развивалась политическая карьера. Мне было 26 лет. Я был нестар, неглуп, студент и с хорошей зарплатой. Почти завидный жених. Та партия, членом которой был вице-премьер, проиграла очередные парламентские выборы. И как-то оно все посыпалось, то-се, пятое-десятое. В 2007 году я вернулся в Беларусь и работал с кандидатом в Президенты Александром Козулиным, тоже впоследствии политзаключенным.
Арина: Столько новых фамилий, рассчитывавших получить кресло президента. Откуда они возникают и почему пропадают бесследно, не продолжая карьеру, не делая второй попытки баллотироваться?
Сергей: Я задавал тот же вопрос, когда писал недавно блог — вопрос скорее политтехнологический. В каждого из этих людей вложены средства: информационные, финансовые, труд волонтеров, то есть у каждого на старте уже есть потенциал узнаваемости. Тем не менее, что мы видим? На каждых выборах — новые лица. Что касается Козулина, я скажу вам по собственному опыту: тюрьма — это очень непростое испытание. Она выжигает человека изнутри.
Арина: Надеюсь, политзаключенных держат в других условиях?
Сергей: В тех же самых, зачастую и в еще худших. Как выражаются в газетах, «оказывают давление». Прессуют. Жена Козулина умерла, пока он сидел. Ирония судьбы в том, что Козулин меня в девяносто седьмом из БГУ и отчислял. Если сравнивать Статкевича и Козулина, то последнего заключение сделало пастором, а первого — воином. Тюрьма меняет людей. Статкевича она сделала более бескомпромиссным. А Козулин рассказывает какие-то теософские байки: огни-йога, Блаватская — я в этом ничего не понимаю.
Арина: Перед этими выборами оппозиция разделилась: кто-то призывал воздержаться от голосования, кто-то агитировал за определенных кандидатов, кто-то заливал горе вдруг подешевевшей по своевременному указу Минторга беларуской водкой. А что вы делали во время выборов?
Сергей: У меня под домом открылась сельхозярмарка, я пошел дешевые перцы покупать. Я не голосовал принципиально и знакомых призывал не голосовать. Зашел на участок. Сел за столик. Надо видеть и слышать народ. Сидит какой-то человек с обрюзгшим лицом, сидит какая-то женщина пожилая, я с пятью килограммами перца — это атмосфера. На сцене пляшут ряженные. Я даже текст еще помню:
Расти бульбачка,
Еще шкварочка,
Где е чарочка —
Буде жить Беларусь.
Как вы сказали, взял дешевой водки…
Арина: Прямо на избирательном участке?
Сергей: Да-да, еще говяжьего языка, беляш. И сидел, радовался вместе с людьми всему происходящему. Слушал, что они говорят — это очень важно. Обрывки фраз, запах эмоций.
Арина: Это запах стабильности?
Сергей: Да, они верили, что все будет так же, как и было.
Арина: Какие ваши прогнозы насчет вектора политики новоизбранного президента?
Сергей: Я лично никого не избирал.
Арина: Вы — да, но остальные ваши сограждане.
Сергей: Согласен, лучше бы, если бы 7 миллионов человек сейчас сказали: «Мы никого не избирали».
Арина: Но они определились в своем выборе. Чего ожидать через следующие пять лет? Снова очередных выборов Лукашенко?
Сергей: Этот человек уже не молод.
Арина: Тем не менее, готовить себе преемников он не собирается.
Сергей: Я очень рассчитываю на то, что конфликт властных элит в Беларуси все-таки глубже, чем мы полагаем. И что в конце концов люди в его окружении, которые не поделят власть, заставят его уйти так или иначе. Другой вопрос: будет ли от этого лучше населению, будет ли от этого лучше гражданскому обществу или нет? Вот на это у меня ответа нет. Лукашенко — немолодой и нездоровый мужчина.
Арина: Кажется, я уже слышала такие слова, только насчет Путина.
Сергей: Не стал бы делать тотализатора, кто из них раньше преставится. Но если бы они это сделали синхронно, я поставил бы свечку за одного и за второго и помолился за упокой.
Арина: А беларуской оппозиции вообще нужен единый кандидат? Может, это будет чревато последствиями? Появлением нового авторитарного «вечного» президента?
Сергей: Не будет перехода власти Лукашенко к демократическому правителю. Не будет такого. Это вообще не та схема, которая может сработать. Смена власти в Беларуси возможно только по тому сценарию, который я уже вкратце изложил, — это конфликт правящих элит при поддержке одного из геополитических центров: либо Вашингтона, либо Москвы. А конфликт элит — это если, примером, шеф КГБ где-то глубоко сцепился с зампредседателя Госконтроля, а тот вошел в союз с заместителем Министра внутренних дел. Вот тогда они дают щелбана редактору «Советской Беларуси», и площадь собирают уже не Статкевич и Лебедько, а государственные средства массовой информации — возможно, при участии Статкевича и Лебедько. Собираются 300 тысяч человек при полном нейтралитете милиции.
Арина: Это сценарий триллера?
Сергей: Нет, это реальный сценарий смены власти. Пока будет идти кулуарная борьба за власть, сцены сопротивления, массовых демонстраций и гражданского протеста становятся медийной картинкой для поддержки одной из сторон — так же, как это было в Украине. Когда я сидел в следственном изоляторе, мне часто вспоминались слова Некляева: «Никогда не знаешь, где упадет та снежинка, которая вызовет лавину». Есть такое понятие «эффект лавины»: где появились две палатки, через сутки, если они столько простоят, вы можете два умножить на двадцать. Дальше лавина будет распространяться. Минск по своему потенциалу протеста равносилен Киеву. Понятие «действующая власть» будет уже поделено. Подавить восстание могут только МВД и КГБ. Вооруженные силы не смогут пойти в ход. А мои размышления вслух о конфликте элит заканчиваются так: или у протестной части элит хватает духу завершить сценарий и происходит смена власти — если не договариваются; или, если протестная часть получает свой кусок куша, за который она таким образом боролась и пугала действующую власть, то протесты сворачиваются.
Арина: Других влиятельных сил нет? Олигархи? Оппозиция?
Сергей: Есть так называемые «кошельки режима», но я не знаю, чем занимаются придворные олигархи в Беларуси. А оппозиция слишком малочисленна.
Арина: То есть все в любом случае живут по-прежнему, по-старому. Как вообще живут люди в условиях отсутствия выбора?
Сергей: Ну что, сжечь себя на площади? Не будьте злой. Термин «оппозиция» в 2015 году уже не уместен, он был уместен разве что в 2010 году. Теперь это диссиденты, относительно небольшое количество людей. Никто же не ругает Довлатова за то, что в Советском Союзе диссидентов было пару сотен. Они не стали от этого хуже. Просто система настолько жестокая, что она привела к вымиранию какой-то системной политической оппозиции. Нет стимула идти в политику, нет политической борьбы. Молодой человек, который что-то знает и что-то умеет, получает образование и уезжает за границу или идет в бизнес.
Арина: Эти два пути как раз описал Шило в уже упомянутом интервью.
Сергей: Мне 38 лет, у меня неплохое образование, я всю жизнь занимался одним и тем же, за границей я уже был. В бизнес я не собираюсь. Я просто считаю, что я как проект не удался, и я готов в этом честно признаться. Что касается всех остальных, то выбор очевиден: если молодой человек прагматичен, то он выбирает другой путь. И это причина того, что оппозиция стала такой, какой она есть. Партийные названия — уже история, они не несут уже большого смысла. Знаете, когда человек спит, он обычно возвращается к тому, что снова хотел бы увидеть: я вижу познаньские трамвайчики, которые позвякивают на поворотах, львовские улочки. Я не вижу собственной страны.
Мы допили кофе, перекинулись еще несколькими саркастичными грустными шутками и разошлись, каждый в свою жизнь. А мне на следующий день предстоял ланч с моим последним героем Иваном Шило.
Продолжение следует…