Ни для кого не новость, что наше — и соседнее, и далекое — общество полно дискриминаций. Дискриминаций по полу, гендеру, их отсутствию, по цвету кожи, сексуальной ориентации, социальному статусу, профессии и так далее. До бесконечности. Но все становятся равны, если их настигает психиатрическое заболевание. Равны в дискриминации со стороны «здоровых». И даже если не_нормальных не преследуют, не избивают, ни пишут в их адрес уничижительные памфлеты (хотя и все это имеет место быть), их просто игнорируют. И тут непонятно, что хуже.
Получив годный психиатрический диагноз, а тем более побывав за стенами психоневрологии, ты исчезаешь, для большинства тебя больше нет. Теперь ты шизофреник, параноик, человек с раздвоением личности — да ты просто болен, тебя индивидуального нет, все о тебе сказал твой диагноз. И уже не важно, мужчина ты или женщина, какое у тебя образование и каких взглядов на жизнь ты придерживаешься. Слова человека больше не нужно воспринимать всерьез, при нем можно разговаривать, как будто его здесь нету, все эмоции, реакции, действия интерпретируются исключительно исходя из факта его болезни. Исключением, пожалуй, является депрессия. Очень модное нынче слово, которое многие к себе спешат применить и романтизируют. Не, ребят, депрессия — это не взирать в ночь через окно, рассеянно сбрасывая пепел сигареты на пол, и писать патетично грустные тексты с ч/б картинками. Это когда у тебя ни сил, ни желания жить нету, пройти дистанцию в 5 метров — как марафон пробежать, мозг бесформенной ватой становится, в которой с трудом удерживаются элементарные мысли, это как будто ты помер, но еще почему-то дышишь. Не знайте этого никогда.
После установления человеку диагноза о психическом расстройстве начинается его исчезновение как субъекта общества. При наличии выписки из психоневрологической клиники моментально уменьшаются шансы получить хорошее образование, утроиться на достойную работу, дела в суде будут заведомо проигрышными. Это не говоря уже про тяжелые случаи, когда человека лишают права голоса, права распоряжаться своим имуществом, водить транспортные средства, воспитывать своих детей — и сложно сказать, в скольких случаях эти меры действительно оправданы. Интереснее всего, что наша система в принципе не верит в выздоровление — человек получает стигму на всю жизнь.
Хуже всего, что человек исчезает не только для общества в целом, но часто и для людей в его близком окружении. Тебя боятся, тебя жалеют, к тебе относятся снисходительно или, наоборот, пренебрежительно, иногда подшучивают, а могут вообще издеваться и относиться с жестокостью. Ты мешаешь. Это печально, но не часто рядом остаются люди, которые за симптомами, за болезнью, которая вполне может быть излечима, по-прежнему видят человека, которого знали, уважали, любили. Что тут делать? Винить себя? Ненавидеть других?
Когда я рассказывала друзьям или знакомым о том, что занимаюсь сейчас этой тематикой, они абсолютно неожиданно признавались: «Ты знаешь, в свое время я тоже там был_а. Только никому не говори». Почему не говорить? Человек, победивший рак — герой. В мире множество движений, организаций cancer survivor, они с гордостью публикуют и тиражируют свои фото, дают интервью. Психическую не_нормальность могут простить, только если ты лицо выдающееся, гений, и сумасшествие, так сказать, рядом. Много вы видели подборок о простых обывателях: «я победил шизофрению и горжусь этим», «я научилась полноценно жить с бредовым расстройством», «в маниакальном синдроме есть свои плюсы, главное не забыть выпить таблетку»? А ведь эти люди есть, их много, но об этом нельзя говорить, а тем более гордиться.
И вот с осознанием всех этих грустей мира и развевающимся за спиной плащом Супермена благодетеля решила я приятно разнообразить жизнь бывших и нынешних пациентов киевской психоневрологии, организовав выставку их художеств. Начнем с начала.
Идея выставки пришла, когда я узнала от подруги, Анастасии Старожицкой, о ее знакомстве с Сергеем Эненбергом — режиссером театра «БУДЬМО» на территории ТМО «Психиатрия», она же в прошлом Киевская городская клиническая психоневрологическая больница №1, она же когда-то имени Павлова. Да, Павловка уже не Павловка, и достаточно давно — это первое, что я там узнала. Так вот, театр этот взял себе в качестве названия прекрасную аббревиатуру «Братерство українських деміургів “Ь”. Міжгалактична організація» и, в принципе, являет собой феномен занятный, так в нем принимают участие и когда-либо лечившиеся в Павловке (бо́льшая часть состава), и профессиональные актеры, и просто волонтеры. Придя на репетицию театра в первый раз, я достаточно долго ожидала начала действа. Задержка была связана с актером, который является пациентом на данный момент и может прийти только в сопровождении медперсонала. Специфика. К началу репетиции все актеры очень оживленны, активны, разговорчивы и никак не настроятся на общий театральный лад. Они разговаривают между собой, каждый из них периодически дергает по личному поводу Сергея, один суетиться, бегает по всему помещению, ему нужно открыть кому-то двери — абсолютный кавардак. С дзен-спокойствием Сергей просит их угомониться и объясняет, над чем он хочет сейчас с ними поработать. Проявляя внимание, терпение и уважение к каждому, режиссер всех организовывает и начинает репетицию. Я молча восхищаюсь.
В коридорах большого конференц-зала, где проходят репетиции, висит огромное количество картин, очень разных: замысловатых, наивных, утонченных, экспрессивных, эстетически понятных и тех, чей смысл становится ясным, лишь когда узнаешь личность художника. Большинство из них яркие, энергичные. Порой встречаются тревожные тона, печальные аппликации из сигарет и шприцев с названием «Реквием собственной жизни» (одной сигареты и шприца в композиции не хватает. Забрали. Специфика), полюбившаяся мне керамика: пепельница «Курите. Никто не живет вечно» и миниатюра «Еж, который продает свои иголки». В гардеробе (по причине того, что конференц-зал не особо действующий, и функция гардероба ни к чему) располагается мастерская Виктора Боровика — бывшего пациента с более чем 15-летним стажем. Он в длительной ремиссии и может уйти, но уже не хочет, ему нет места во внешнем мире. А тут он рисует и играет в театре. Виктор Борисович эмоционально отыгрывает шекспировских героев, произнося длинные реплики. А ведь после длительного медикаментозного лечения у него были большие проблемы с памятью и требовались постоянные ежедневные усилия, чтобы вернуть себе способность удерживать даже простую информацию. Картины он пишет маслом, иногда пастелью — яркие, мечтательные. Практически нигде в «галерее» Павловки нету ожидаемых искаженных лиц, черно-серо-коричнево-красных нагнетающих красок, жутких животных и прочей фантасмагории. Такие работы случаются эпизодически и исполнены людьми, которые не смогли найти выход из этого состояния и теперь находятся в психоневрологическом диспансере.
Уже потом я поняла свою ошибку. Я ожидала увидеть болезнь на полотнах, но ее там нет. Каждый творческий акт — это утверждение здоровья. К этой мысли я пришла не сама, узнала из беседы с Александром — психиатром, представителем фонда «Касталия» на территории ТМО «Психиатрия». Творчество — это чистый созидательный акт, он требует концентрации, осмысленности действий, волевого усилия. Человек может быть болен на 99%, его личность раздроблена, ослаблена мозговая деятельность, но процесс творения — это момент его здоровья. Это значит, что он сделал усилие, чтобы собрать свое «Я», чтобы это «Я» сделало что-то новое и конструктивное. И это может стать его дорожкой к выздоровлению, особенно если рядом окажутся люди, в этом заинтересованные и способные поддержать. Некоторые пациенты делают зарисовки своих страхов, видений, искажений реальности, но чаще рисунки очень позитивны. Почему? Мир человека с надломленным психическим состоянием и так зачастую сер и невесел. А хочется красок и радости, экспрессии жизни — и тогда он создает их сам, хотя бы на бумаге. Творчество — это здоровье, это надежда. И это второе, что я там узнала.
Если подняться на третий этаж 26 корпуса (тоже практически не функционирующего), можно застать Анатолия Юсичева в его «художественно мастерской». Он тоже к Павловке больше не привязан как пациент. Остался, чтобы заниматься рисованием с людьми, пребывающими на лечении. У него нет специального образования для этого, группу он вести не сможет. Но есть свой личный опыт, и кому-то может подойти найденная им тропинка к восстановлению целостности себя. На том же этаже располагается керамическая мастерская, в которой лепкой и плетением из лозы с пациентами занимается Евдокия Александровна. К каждому ей нужно найти свой подход. У кого-то трясутся руки как побочное действие лекарств, кто-то не может концентрироваться на кропотливой деятельности, кто-то не идет на контакт. Кроме того, в этих занятиях очень важна оценка результатов творческого труда. Если отнестись снисходительно — «что взять с больного человека» — прогресса не будет, да и мотивации у человека никакой. Он поставит себе предел, смирится с тем, что большего он не может. Но и слишком раскритиковав можно отбить охоту к последующим занятиям, да еще и спровоцировать эмоциональную вспышку или угнетенное состояние. Поэтому нужно постоянно искать баланс конструктивных замечаний, поощрения и — каждый раз — человеческого отношения равного к равному.
Зато какая радость у пациентов, когда начинает что-то получаться! Они необычайно ценят свои поделки, потому что это результат большого труда, а главное — доказательство себе и окружающим, что он еще на что-то способен, он не «дурачок», как его видит социум и как он уже почти привык видеть самого себя. Это дает надежду: «Я старался, я концентрировал свою волю и сознание, и сегодня у меня получилась керамическая зверушка. Я буду стараться больше и вернусь к обыденной жизни за стенами больницы. Я смогу». Все начинается с малого, с маленьких успешных шагов, через пробы и поражения. Арт-терапия действительно очень мощный инструмент, она дает видимые результаты. Но главное — не сам инструмент, а люди, которые будут помогать его применять. Такие как Сергей Эненберг и Евдокия Александровна. Но таких немного, и помочь всем они не в силах (Павловка рассчитана на 1500 пациентов). Их работа — скорее на энтузиазме, о соответствующих зарплатах говорить нету смысла. Они вкладывают свой профессионализм, свою энергию, терпение и безграничную человечность, чтобы помочь другим, и я ими восхищаюсь. Среди нас есть люди, которые в своей просветленности могут конкурировать с Буддой — это третье, что я там узнала.
А главное — я узнала истории людей. Мужчины, у которого была семья, но появилась другая любимая женщина. Выбор было сделать невозможно, но общество внутренним голосом говорило: «Чтобы быть порядочным человеком, выбирать нужно». Молодого парня гомосексуальной ориентации, который не может признать и принять это в себе из-за общественного порицания. Он слышит голоса, видит людей, которые оскорбляют, ругают его. После долгих объяснений медперсонала, что этих голосов не существует, на них не нужно реагировать, чтобы не усугублять болезнь, он отрубил все связи с внешним миром. Так как для него голоса и видимые только для него персонажи настолько же реальны, как и все остальные, и он не может отличить плод своего воображения от объективной реальности. Историю женщины, которую до безумия доводит мать. Потому что не может принять ее как самостоятельного человека, а видит лишь продолжение себя, на котором вымещает всю личную нереализованность. Дочь попадает в больницу, возвращается домой — и все продолжается. Только к упрекам прибавляется еще и несостоятельность дочери как здорового человека. Парня, который был атлетом-красавцем, учился на летчика сверхзвуковых. Простыл, не обращал внимания, так как всегда отличался здоровьем и отличной физической формой. Осложнения — астма и конец мечте быть летчиком-асом, отчисление. Ушла девушка. У парня началась депрессия. Ничего не хочет, ничего не делает, лежит. Какого-либо адекватного сочувствия не получил — наоборот, порицание за то, что молодой мужчина, а делать ничего не хочет, нюня, лентяй, соберись, тряпка. Когда тебе плохо, а окружающие мало того, что не понимают, но еще и гнобят тебя за это, появляется агрессия. К врачам обратились, когда психоз уже разыгрался, и человек трое суток не спал. В больнице парень курил, очень много курил (кстати, кажется, там курят все). В попытке ограничить его в этом сигареты не приносили — он начал подбирать и докуривать бычки. Видимо, один из них был с активной туберкулезной палочкой. Организм у бывшего летчика был здоровым, и какие-то внешние признаки заболевания проявились, только когда легкие были полностью поражены. Он умер. Возможно, этой истории не было бы, если в момент грусти ему подарили бы толику эмпатии.
Таких историй много, и они сводятся к тому, что человек в какой-то момент наткнулся на колючие границы своей индивидуальности и общества, на границы себя и другого человека, не нашел понимания и поддержки. У меня нету психологического образования, чтобы утверждать постоянную закономерность этих факторов и болезней личности — я опираюсь лишь на то, что узнала сама. Люди воспринимают, понимают, сочувствуют соматическим заболеваниям, но боль того, что нельзя осязать, измерить, поддать анализу часто не воспринимается адекватно. Это порождает страх, стигматизацию, негативное отношение. А человек, который находится в смятенном состоянии, это осознает, воспринимает действия, интонации, испытывает эмоции — и еще более замыкается в своей болезни. Для того, чтобы выйти из этого тумана, необходимы очень сильные личные волевые усилия, но проще это делать, когда у тебя есть ориентир. Оставить диагнозы профессионалам и видеть личность, которая по каким-то причинам попала в беду. Болезнь можно преодолеть — как минимум, научится жить, осознавая первые звоночки и сразу принимая меры. Бывшие пациенты психоневрологии — мои герои, потому что они смогли преодолеть самое сложное — частичку себя. Их пример вдохновляет меня, делает сильнее. А самый главный мой вывод — что во многих случаях болезнь можно предотвратить, если относится к окружающим с уважением и вниманием, признавая личные особенности и слабости, не принося боль своими действиями, создавая совместно здоровое общество. Человеку нужен человек.