Текст Валерії Залевської був написаний у рамках школи міжнародної журналістики «Виклики декомунізації», яку провела Школа журналістики УКУ. «Політична критика» вітає спроби студентів осмислити і аналізувати процеси, які відбуваються в Україні. Як лівий медійний ресурс ми схильні критично оцінювати нову історичну політику, яка де-факто пропонує глорифікацію багатьох неоднозначних історичних постатей та однобокий погляд на історичні процеси. Також закликаємо до дискусії з озвученими авторкою тезами, якій ми готові сприяти.
Когда я слышу слово «декоммунизация», я сразу вспоминаю о своей бабушке.
Моя бабушка из тех людей, которых умные профессоры культурологии окрестили Homo Sovieticus. Она родилась в СССР и много лет работала на заводе ради своей мизерной пенсии, на которую теперь сетует.
Она — женщина из учебника по семейным ценностям, которая шьет своему сыну костюмчики зайчиков на детсадовские утренники и записывает свои невероятные рецепты в тетрадку в клеточку красивым почерком, чтоб однажды передать ее своей внучке.
Моя бабушка ностальгирует по ценам времен СССР, по натуральной колбасе и вкуснейшему мороженому в стаканчике, изготовленному по ГОСТу. Она не любит читать книги, но верит всему, что показывают по телевизору и пишут в газете «Комсомольская правда».
Моя бабушка — глубоко советский человек, но она — моя бабушка, и я ее люблю.
Когда люди используют слово «декоммунизация», мне кажется, они имеют в виду освобождение от ограниченного идеологией мышления, от сложного бюрократического аппарата, от улиц, названных в честь Ленина и Карла Маркса, от монументальных памятников кровавым вождям.
Но как-то незаметно эта декоммунизация распространяется на все остальное. Она слепнет и перестает видеть что-либо хорошее в истории и культуре советского периода. Она начинает отвергать все советское, как когда-то большевизм отверг все имперско-буржуазное. Этакая декоммунизация коммунистическими методами.
Меня это пугает. Я боюсь, что в этой бескомпромиссной категоричности потеряется много хороших вещей. Таких же прекрасных, как моя бабушка.
Я долго не замечала этого. Пока декоммунизация не пришла в мой родной город. Она сразу ринулась по накатанной искать улицы Карла Маркса и Ленина. Но тут такое дело: им уже пару лет назад вернули исторические названия Большая Перспективная и Дворцовая. Декоммунизация, конечно, расстроилась. Переименование площади Кирова в площадь Героев Майдана — одну из семнадцати известных Википедии площадей Героев Майдана — немного утешило ее.
Вдохновленная декоммунизация перешла к названию города — Кировоград. Она поговорила с местными активистами, которые давно хотели вернуть городу его историческое название. В 2011 году они даже обратились к Институту истории Украины Национальной академии наук с просьбой исследовать названия города в разные периоды. Любезные историки ответили, что первым (историческим) названием был Елисаветград. В восемнадцатом веке самая проукраинская императрица Елизавета приказала построить на южной границе империи земляную крепость (которая вскоре быстро обросла городом) и назвать ее в честь своей покровительницы Святой Елисаветы.
Декоммунизации это название не понравилось. Быть может, ей показалось, что оно спровоцирует Российскую Федерацию захватить город (ведь что может быть более ярким знаком желания присоединиться к оккупированному Донбассу и Крыму?). Также, возможно, декоммунизации было известно что-то о связях императрицы Елизаветы, или, быть может, Святой Елисаветы, с коммунистической партией. Иначе ведь запрет на возвращение исторического названия городу был бы незаконным.
Мой родной город теперь называется Кропивницкий. Марк Лукич Кропивницкий в Елисаветграде организовал первую украинскую профессиональную труппу. Это не его родной город, и он не прожил здесь бóльшую часть своей жизни: труппа очень быстро выехала из этого провинциального захолустья гастролировать по Российской империи. А мой город теперь называется Кропивницкий.
Сегодня, когда я пишу другу, что планирую проведать бабушку в Кировограде, то получаю поправку: «В Кропивницком!» Естественно, я очень злюсь, пускаюсь в историческую полемику, на которую друг отвечает: «Елисаветград не вписывается в современную политическую доктрину».
Оказывается, что сегодня люди еще говорят о политической доктрине. И в нее, видите ли, что-то может не вписываться. Эта новая декоммунизация методами подозрительно похожа на большевизм, ведь она просто подменяет одну идеологию другой. Октябрьская революция заменяется Революцией достоинства. Площади Кирова и Ленина перевоплощаются в площади Героев Майдана. А глыбы, на которых вчера стояли поваленные Ленины, просто называют Мемориалами Небесной сотни.
Декоммунизация не вдохновляет людей думать, изучать урбанистику и историю, искать уникальные, новые названия, связанные с местной историей и памятью. Ей лишь бы избавиться от советского. Поэтому она задает моду. В Украине появляется более шестидесяти улиц Степана Бандеры, в том числе в Николаеве, Виннице, Сумах, Первомайске и Белой Церкви.
Меня это пугает. А еще меня пугает, когда глава Украинского института национальной памяти на вопрос о том, что, по его мнению, из советского прошлого стоит сохранить, отвечает: «И в дерьме можно найти витамин. Но стоит ли его там искать?»
Если этот искомый витамин — это твоя бабушка, то думаю, что стоит. И даже с запахом можно свыкнуться. Ведь с бабушками, и ради бабушек, всегда стоит искать компромисс.
Единственное что пугает меня больше, чем декоммунизация — это мысль, что моей бабушки когда-то не станет. И меня не станет. И мои внуки будут говорить о Советском Союзе как о жестоком периоде репрессий, притеснения украинского языка и культуры, как о годах неволи сильного украинского народа. И они будут правы.
Но они не вспомнят мою бабушку.