Вели ли вы активную политическую жизнь до революции на Майдане?
Вообще, по правде сказать, я и сейчас не считаю, что веду активную политическую жизнь. Есть понятие политической жизни, то есть участие в партиях, общественных организациях, конкретные задания четкого социально-политического толка. А есть четкая гражданская позиция писателя-гуманиста, которому просто мешают работать в стране. Каждый раз эта позиция активизируется тогда, когда в стране начинаются притеснения того, что для писателя является ценностью — свободы слова.
Если говорить о моем предыдущем опыте так называемой общественной жизни, то да: я была участником Оранжевой революции. Но мое участие в ней было скорее не социально-политическое, а юношески-эстетическое. Сама акция активизации сознания населения и всплеск свободы имела для меня в том случае некий интернациональный вид, потому что не было задействовано откровенно националистических символов. Для меня это было морально и интеллектуально привлекательным. «По-левацки» привлекательным. Впрочем, считать это неким важным политическим опытом вряд ли приходится.
Уже сознательная гражданская активность (подчеркиваю, гражданская, а не политическая) началась перед Майданом, когда начали принимать законы по ограничению свободы слова, когда начали притеснять средний бизнес, когда начались прослушки наших телефонов и угрозы. Когда я поняла, что вести чисто эстетскую концертную деятельность просто невозможно. Вот что можно считать точкой отсчета в моей сознательной общественной жизни — ранний Майдан, конец 2013 — начало 2014 года. Ранний либеральный студенческий Майдан, пацифистско-гуманистическая идентичность которого — ныне мертвая — для меня в олигархических, военных и авторитарно-радикальных обстоятельствах жизни современной Украины, тем не менее, составляет некую духовную константу. Чтобы сохранить внутреннее ядро своей гражданской позиции, приходится менять какие-то второстепенные ее внешние маркеры (например, переходить от правого либерализма к левому), потому что стремительно меняется окружающий контекст, дискредитация национальной идеи революции и захват власти на ее костях давно стали очевидностью.
Мы все знаем, что изначально на Майдан вышли либералы, которые протестовали против Таможенного Союза, которые поддерживали евроинтеграцию, однако спустя какое-то время появляются красно-черные флаги, лозунги «Украина понад усе» и портреты Бандеры. По сути, все лавры победителей достались националистам. Как думаете, в какой момент либерализм проиграл?
Сейчас у меня нет однозначного ответа, но есть три версии, три модели того, чем был майдан, и время покажет, какая из этих моделей оправдается.
Модель первая, которой придерживаются, как правило, противники Майдана: изначально Майдан был спектаклем, сценически организованным действием, направленным на победу олигархов на базе ультраправых, которые послужили сознательным и бессознательным инструментом (независимо от того, как они сейчас относятся к нынешней власти). Это исключительно темная сторона Майдана, Майдан как фарс от начала и до конца.
Вторая модель: Майдан — это сначала была романтичная махновщина, уличная свободная стихия, сдвиг сознания, спонтанный импровизационный момент, восстание населения против давления, а потом — правый переворот. И тогда Майдан можно разделить на ранний Майдан — либеральный, демократический, интернациональный и поздний — милитаристский, ультраправый, радикальный. Точкой разделения между ними можно считать визуальное появление образа Бандеры на главной площади, это как маркер для глаза, а по факту — переход в боевое наступление на Грушевского.
Третья версия следующая — и она мне кажется наиболее оптимальной: Майдан изначально был двойственен. С одной стороны он организовывался, он планировался для определенных сил, которые пришли к власти, — это был спектакль. С другой стороны, на этом же фоне происходили демократические изменения в сознании массового населения. На площадь выходили совершенно разные люди: украинцы, россияне, белорусы, армяне, поляки, левые, центристы, демократы, ЛГБТ. И эти две линии развивались параллельно, то пересекаясь, то расходясь, как звуки Инь и Ян в китайской музыке: спектакль — спектаклем, стихия — стихией. Кстати, стихией можно считать и правых, которые вышли по зову души, а потом были использованы. Я склоняюсь к третьей модели как к некому срединному пути, может, потому и позволила себе такую восточную метафору.
Для меня как для участника майдана было два странных момента. Первый — когда я со своим фотографом пришла к дому КМДА, и из одной из комнат (я не знаю, что там было) нас просто выпихнул охранник, оказалось, что ее нельзя было снимать. Что же такого было в этой комнате? Предполагаю, что оружие, но сама не видела. Второй момент был перед концом февраля, когда мы с ребятами пришли на площадь, и представители правого сектора сказали, что есть достаточно оружия, но оно пока «не идет в ход». То есть тогда уже стало известно, что это оружие уже с нашей стороны есть, и есть в большом количестве. Третий момент открылся сейчас, когда среди моих читателей обнаружились люди из правых, возившие туда оружие, и люди из левых, которые лазерной указкой после всего показывали, как по пулевому отверстию в дереве определить, откуда стреляли. В связи с этим у меня возникают три вопроса. Из какого оружия были убиты первые протестующие (я имею в виду интернационально показательных жертв — белоруса и армянина)? Почему спилили деревья на Банковой? Почему из всех моих антивластных «ужасных» тезисов блога на Liga.net основынм поводом для блокировки, как это явствует из предупредительного письма, являлся вопрос о Небесной Сотне? Ее дело считается закрытым. Наказания конкретных убийц мы до сих пор не видим.
А в какой момент вы почувствовали поражение ?
21 февраля. В день первых сакральных похорон. В этот день случилось несколько событий. Для меня, возможно, это личные события, но я думаю, что они также и символические. Во-первых, в сети появилось заявление моего друга по площади, позже бойца добробата Марии Берлинской о том, что на Майдане появились люди, которых там не было и которые начали делить власть. Второй момент был, когда родители и жена одного из представителей Небесной Сотни, моего знакомого, потребовали вернуть тело сына, не хоронить его под «Пливе кача» — это слишком показательно. Ну, и третье — после похорон, когда начались комические выступления Ляшка, Фарион, которые мы наивно освистывали.
Вы были волонтером ПС. Как долго вы ездили на Восток с миротворческой позицией?
Я была волонтером ПС, ДУК, потому что там были мои некогда либеральные студенты и отнюдь не либеральные, но честные друзья-патриоты из ранних романтиков и пассионариев — ныне перебитых или маргинализированных обществом. Я была волонтером там, где были мои побратимы, и по мере того, как они разочаровывались, я уходила с ними и за ними, защищая их физическое и моральное здоровье. Например, один из моих друзей перешел из ПС в ЗСУ просто для того, чтобы нормально существовать. Для меня организация не имела значение, имело значение сохранить жизнь конкретному человеку, которого я люблю, уважаю, жалею.
Но произошли изменения. Часть из ребят погибли. А часть из них превратились в нацистов. Война менялась, как и революция.
Расскажите, пожалуйста, про события вокруг вас. Про закрытие блога, про травлю как российских, так и украинских ультраправых, про ситуацию на Prometheus.
Liga.net — официальный провластный ресурс, в глазах оппозиции наподобии обругавшей меня за неискренность Монтян он имеет очень дурную репутациею. На самом деле «Лига» неоднородна, там есть люди, которые сочувствуют моим взглядам. Это не обязательно значит, что они их полностью поддерживают. Это значит, что они хотят каких-то демократических преобразований. Один из таких людей предложил мне колонку. Колонку мне не дали, но дали блог. Это тоже возможность регулярной публикации, у меня было до десяти тысяч перепостов за двое суток. Человек дал мне блог, и вначале у меня появились умеренные статьи в защиту русского языка в рамках конституционного патриотизма, чего они, очевидно, и ждали. А затем появились откровенно антивластные статьи, с русским языком уже напрямую не связанные. Потому что я думаю, что проблема гонения на русский язык — это тоже частный случай уничтожения инакомыслящих в нашей стране, это не только русофобия или проекция войны на язык. Это начало вычистки всех, кто хотя бы немного не согласен.
У меня была статья на «Лиге», «Страх», о том, что в Украине — тоталитарный режим нового типа, который отличается от классичесого типа тем, что не только идет контроль общественной жизни, но и контроль высказываний в сети (как сверху вниз, так и снизу вверх). Статья появилась, и началась жесткая ультраправая реакция. Причем в ней участвовало небольшое количество бойцов, часть из которых согласились мне дать интервью, а часть даже предложили меня охранять. Я была очень преданным волонтером, и они знают, что я их на самом деле люблю, но не могу не открывать им глаза на то, как власть их использует. И у бойцов ко мне всегда было, а сейчас усилилось двойственное отношение — забавная смесь скрытой жалости и доброжелательной циничной иронии по отношению к «либералочке в три сопли», которая чересчур «эмпатична». Они не понимают одного: мой пацифизм — это не сентиментальность, это активная гуманистическая позиция. Если пацифизм будет либерально умильным, война не закончится никогда.
В основном травля исходила от диванных патриотов, представителей ультраправых националистических партий типа «Свободы». Активная ботовская атака украинских правых продолжалась два дня. Через два дня такая же реакция пошла со стороны российских правых монархических структур, в частности возглавляемых Мартьяновым. Реакция с той стороны была идентичная нашей. То, что они двигались навстречу друг другу, привело меня к трем выводам.
Во-первых, мою статью цитировали на первых российских каналах и ресурсах ЛНР-ДНР, обо мне просто узнали. Почитали мои посты, в которых я писала, что была волонтером ПС. Это стало возможной причиной травли со стороны российских правых, хотя членом никакой партии я никогда не была и не буду, а волонтерство вела и веду очень разное, но миротворческое. Вторая версия: наши правые меня слили, так как это очень удобно было — убрать меня чужими руками, используя мои наезды в Россию. И третья, более философская версия: оба режима — путинский и порошенковский, которые сейчас радикализируются, становятся четко правыми и ориентированными на идею нации (путинский — политической нации, порошенковский — этнической нации), — движутся навстречу друг другу. Им выгодно поддерживать друг друга, продолжая войну. Минские соглашения нарушаются с обеих сторон. Слабенький голос либеральной Европы вообще не слышен. Америку это все только подкармливало до некоторых пор. И получается так, что оба режима, утилизируя пассионариев из населения, отвлекают народ войной от социальных проблем. У нас тарифы, нищета, бедность, безработица. Чем можно отвлечь? Взять активистов, хороших честных ребят, и отправить их на фронт умирать.
Вернемся к «Лиге». Я ездила в Петербург, и после того, как я вернулась, мне пришло письмо оттуда с рассуждениями о том, что нельзя критиковать власть Украины. Сочувствующий мне человек позволил мне это письмо обнародовать. В нем было предупреждение: если я не буду больше писать таких статей, то блог мне оставляют. Я решила, что писать статьи в их формате я вряд ли смогу, решила не писать вообще — это было тоже одно из правил игры. Вместо того, чтобы выполнить обещания, они попросту умертвили блог. Они нарушили собственные правила игры. Мне объяснили это тем, что я сообщила о письме СМИ. Альтернативой «Лиге» ныне является мой независимый авторский сайт, который не может быть уничтожен властью, но, к сожалению, такой посещаемости, как на «Лиге», я уже вряд ли получу.
По Prometheus. Есть такая украинская образовательная платформа, где предоставляют онлайн-курсы на бесплатной основе. Наша кафедра была приглашена для участия в Prometheus, и каждый из более-менее адекватных сотрудников нашей кафедры прочитал там ряд видеолекций. Среди читавших там была я (у меня проблем не было) и сотрудница кафедры профессорка Галина Медникова, которая читала лекции по европейскому авангарду. Но читала она на русском языке. И ребята из Prometheus вместо того, чтобы тихо перевести лекции высококлассного профессионала на украинский, как это делается во всем мире, устроили очередной виртуальный скандал. Они потребовали очередной проверки нашего университета, который и так постоянно находится под надзором.
Сейчас во всем мире происходит бешеный рост популизма и национализма. Как думаете, можно ли этому как-то противодействовать?
Сейчас происходит новое Средневековье. Происходит радикализация. Но тут интересный момент. Мы все говорим о неомодерне, о новом Средневековье. Но на самом деле новое Средневековье, оно же имеет двойное значение. И есть два культурологических проекта о том, как оно будет выглядеть. Первый проект — новые правые, которые говорят, что средневековье превратится в феодализм и станет неофашистским варварством. Второй проект называется глокализм — это позитивный проект, он говорит о том, что в мире, несмотря на радикальные идеи, восторжествуют демократические ценности, но не проамериканского толка, а новые, которые будут представлять собой конвергенцию левых и правых идей. И тогда главную роль будет играть не национальное государство, не ультрафашистские группировки, не военные блоки, которые сейчас распадаются, а многополярное общество, участниками которого будут малые транснациональные группы, локации, кластеры, общающиеся друг с другом.
В одном из интервью вы упомянули, что режим Порошенко завидует путинскому и стремиться быть на него похожим. Следует ли ожидать что у нас в скором времени будут свои Немцовы?
Украинская пропаганда — смешна, потому что глупа, российская — опасна, потому что манипулятивна.
Да у нас уже есть свой Немцов — у нас есть Бузина. По поводу Немцова — не хочу лезть в чужие дела другой страны, не имею права. По Бузине — тоже не хочу комментировать. Я считаю, что его заказали руками правых. Я думаю, ожидать новых украинских немцовых придется. И их будет много. Другое дело — какой режим. Наша власть никогда не построит режим по модели Путина. У нее не хватит ума. При всей неприязни к путинскому режиму, команда, которая делала этот режим, — чертовски умная. У них делается жесткий, контролируемый сверху, классический номенклатурный тоталитарный режим с хорошей идеологической машиной, с хорошим охватом населения и с тем, что называется декларативной, или системной либеральной оппозицией. Это оппозиция, которая одной ногой стоит в Кремле, а а второй наступает на высокие беседы о своей любви к свободе. Путин попросту «позволяет им порезвиться». Люди не понимают, что встроены в матрицу, что они в определенной дозе предусмотрены проектом декларативной демократии. Когда в Украине запрещают «Дождь», Путин, который постоянно наезжал на этот канал, выражает ему поддержку. То есть в России тоталитаризм продуман грамотно, и в его состав входит оппозиция, которая не опасна.
В Украине этого нет. Во-первых, Порошенко делает ошибку тем, что он не предоставляет возможность «Пятой колонне» отвести душу. Хотя показательные полицейские кордоны на митингах ЛГБТ и левых уже напоминают путинские реверансы. Забавная ситуация выходит. У нас критикуют власть все, кому не лень, на всех каналах позволяют себе какие-то высказывания. Картина создается, что у нас демократия полная, до полного абзаца. А на этом фоне люди погибают, людей садят в тюрьму. Как так? Истерически скачет оппозиция: радикалы, базарная ругань, смешные выкрики. Но стоит сделать что-то серьезное — все, происходит блокировка. Получается, что нам не нужна мыслящая оппозиция, нужна просто клоунада. Это по Славою Жижеку — так называемая «власть-зрелище», типичное детище нового тоталитаризма, которое работает через хаос, истерию и драйв.
Можно ли как-то сопротивляться тому режиму, к которому мы приходим?
Нужно. Я не знаю, нужен ли третий Майдан, судя по печальному опыту первых двух. Не знаю, кто воспользуется им на этот раз. Какие-то олигархические центристы, например. Я сейчас не имею право как писатель призывать на Майдан. Каким бы ни было искушение. Главный способ борьбы сейчас — это говорить. Когда мы говорим, мы нарушаем завесу страха, мы укрепляем в обществе горизонтальные связи, гражданские контакты, которые могут противостоять вертикальному контролю власти. Говорить, критиковать, выступать, много ездить по стране, общаться с разными людьми, пытаться ездить на восток с запада, с востока на запад, В общем, делать, что должен, и будь что будет.
Хочу завершить интервью о сопротивлении парафразом высказывания Славоя Жижека: тоталитаризм находится в координатах системы, экстремизм заложен в систему, он тоже в ее координатах, система стремится к абсолютной власти, экстремизм — к абсолютной свободе. Абсолютная свобода — то же самое, что и абсолютная власть. Поэтому надо выйти из этой порочной системы координат и быть вне ее — над дисциплиной лагеря и хаосом улицы.
Многие считают, что путь выхода — странен и непонятен. Они не понимают, что еще более странным и болезненно несвободным выглядит метание между двумя крайностями. В дзене есть пословица: середина — это не река между берегами, это их отсутствие. Быть свободным — значит быть безбрежным, то есть отказаться от деления мира на своих и чужих.
Редакция «Політичної критики» может не разделять мнения, высказанные в тексте.
Евгения Бильченко — культурологиня, арт-кураторка, организаторка актуальных арт-практик в области поэзии, религиоведка, философиня, докторка педагогических наук, профессорка кафедры культурологии факультета философского образования и науки Национального педагогического университета имени Драгоманова, защитница гражданских прав в Украине, лауреатка Международной премии имени Григория Сковороды за творческую деятельность и гражданскую позицию, поэтесса и гражданская активистка.