Перевел Vlad Sivakov
Чикаго, 1960 год. Соединенные Штаты увязли в затянувшейся, дорогостоящей и опасной холодной войне с Советским Союзом. В корпусе экономики университета Чикаго двое ученых вовлечены в горячий спор. Теодор «Тедди» Шульц — долговязый и тощий. Выросший на ферме в Южной Дакоте и выдворенный из школы собственным отцом, Теодор все равно смог достичь невообразимых вершин в академических кругах, сначала в качестве председателя экономического факультета в 1944 году, а затем и в качестве президента Американской экономической ассоциации в 1960-м. Шульц имеет прочные связи с Фондом Форда — важным фронтом для программ ЦРУ во время холодной войны.
Его младший коллега по спору — Милтон Фридман, который в 1946 году присоединился группе, которая позже стала известна как «Чикагская школа». И хотя Фридман невысок ростом (всего 1,52 м), он прославился как напористый боец в словесных баталиях. Со временем Фридман также начнет заигрывать с ЦРУ, обучая чилийских экономистов искусству неолиберальной «шоковой терапии». Его ноу-хау оказалось очень полезным после спонсированного Америкой свержения/кончины марксистского президента Сальвадора Альенде в 1973 году. Ричард Никсон сказал, что хочет услышать вопль чилийской экономики.
Когда двое мужчин встретились в этом офисе с приглушенным светом и дубовой обивкой, у них была серьезная проблема для обсуждения. Государственные власти США начали представлять университетских экономистов в новом свете: больше не видать невнятно бубнящих профессоров, щеголяющих в твидовых пиджаках и с курительными трубками, – они превратились в создателей идейного оружия, столь же смертоносного, как и межконтинентальные баллистические ракеты, готовые к запуску на авиабазе Ванденберг в Калифорнии. Члены Чикагской школы были уверены в том, что они могут внести существенный вклад в эту борьбу.
Но как именно?
Шульц нервно ёрзает в своем кожаном кресле. «Экономический рост должен быть ответом», — заявляет он. Фридман кивает в знак согласия, но недовольно хмурится, когда Шульц начинает обосновывать свое заявление. В Москве Никита Хрущев только что объявил, что «рост промышленного и сельскохозяйственного производства — это таран, которым мы разобьем капиталистическую систему». Столь беспардонная провокация вызвала переполох, когда это сообщение зачитали перед Объединенным экономическим комитетом Конгресса США в 1959 году.
Фридман суров и молчалив — редкость, которую Шульц использует, чтобы разъяснить свою точку зрения. В его плане есть и очень прагматичный аспект. Вдобавок к тому, что рост является «горячей темой» после речи Хрущева, ряд влиятельных технократов в правительстве США, а особенно председатель Экономического совета при президенте все больше прислушиваются к мнению Шульца. Овальный кабинет поручил разработать стратегию роста, которая затмит планы СССР, обрекая Советы на верную смерть.
Несмотря на то, что Шульц строго придерживается неоклассических предпосылок в отношении роста и развития, он узнал из своих предыдущих исследований продуктивности сельского хозяйства, что увеличение государственных расходов на образование является абсолютно необходимым для эффективного национального роста. Это не только даст США научное превосходство в космической гонке, но и обогатит более широкие кадровые запасы страны, делая ее более продуктивной и тем самым побеждая СССР в его же «игре на рост».
Фридман внезапно прерывает его. Действительно, соглашается он, вопрос экономического роста чрезвычайно важен. Однако государственные расходы — это не путь вперед. Легко представить себе, что Фридман запугивает утомленного председателя рассказами о разнообразных несчастьях от «большого правительства» и центрального планирования. Вместо этого с советским врагом Америка должна бороться исключительно на собственном поле, где индивидуальная свобода и капиталистическое предпринимательство выходят на первый план. Правительство — это проблема, а не решение. Идеальный герой Фридмана — самостоятельно добившийся успеха предприниматель. Чтобы избавиться от проправительственной критики, он часто цитирует шутку водевильного юмориста Уилла Роджерса: будьте благодарны за то, что у вас нет такого правительства, за какое вы на самом деле платите!
Здесь Фридман повторяет мнения австрийского энтузиаста свободного рынка Фридриха Августа фон Хайека, который начал работать в Университете Чикаго в 1950 году. Во время изгнания в Лондоне в 1940-х годах Хайек написал резкий антикоммунистический трактат «Дорога к рабству». Сжатая версия этого текста была опубликована в журнале «Ридерс дайджест» и принесла автору знаменитость. Практически фанатичная вера Хайека в капиталистический индивидуализм и прочие антисоветские принципы несомненно повлияла на предпосылки дискуссии, которую вели Шульц и Фридман.
Оба ученых замолкают, чтобы собраться с мыслями. Затем они затрагивают тему человеческого капитала. Возможно, тему поднял Шульц, поскольку именно она могла бы помочь ему найти хоть какие-то точки соприкосновения с мнением его оппонента. К сожалению, это позднее приведет к краху всех доводов старшего ученого в этом споре.
По сути, идея человеческого капитала не была новой. Задолго до этого Адам Смит указал на то, как навыки и способности, полученные работником (например, профессиональная подготовка, образование и так далее) могут придать дополнительную экономическую ценность предприятию. Но Шульц только недавно заинтересовался этой идеей. Он активно подталкивал новых профессоров и аспирантов создавать более прочную и формалистскую теорию человеческого капитала. Говорят, что Шульц внезапно осознал важность человеческого капитала после посещения одной разорившейся фермы. Он спросил убого одетых владельцев фермы, чем те так довольны. Они ответили, что довольны тем, что смогли отправить детей в школу. Потому что это гарантирует доход для семьи в будущем.
Фридман также был впечатлен понятием человеческого капитала, но с иной точки зрения. Некоторые младшие коллеги — включая Гэри Беккера, студента докторантуры, которому преподавал Фридман и который позже прославится в этом направлении экономики — сделали ряд выдающихся умозаключений. Одно из них привлекло особое внимание Фридмана. В отличие от денег или оборудования, этот тип капитала в принципе не может быть отделен от своего владельца. То есть это неотъемлемая часть индивида. И, развивая мысль, чей-то человеческий капитал не может принадлежать кому-либо другом, поскольку в таком случае речь идет о рабстве. Поэтому возникает вопрос: кто именно должен нести ответственность за инвестирование в такой тип капитала и получать блага от его использования? Мы имеем отдаленное представление о том, каких позиций придерживался Фридман, благодаря одной ранней работе Беккера, в которой он продемонстрировал, что для компании иррационально финансировать программы профессиональной подготовки сотрудников, поскольку такие инвестиции в один прекрасный день могут в буквальном смысле выйти за дверь и присоединиться к компании конкурентов.
Вероятно, Фридман согласился с Шульцом в том, что теория человеческого капитала и есть тем самым идейным оружием, которое они искали, чтобы противопоставить его советской угрозе на экономическом фронте. Сама фраза подразумевает, что интересы людей естественным образом совпадают с ценностями капитализма. Но в этом и кроется противоречие между двумя экономистами. Представление теории человеческого капитала по Шульцу — со всеми этими разговорами о программах государственных расходов и централизованном планировании — угрожало ослабить образ независимого самообеспеченного псевдокапиталиста, которым, как предполагалось, является каждый человек.
По всей видимости, сила аргумента Фридмана ударила по больному месту. Мы видим явные признаки этого в инаугурационной речи Шульца при вступлении в должность президента Американской экономической ассоциации в декабре 1960 года. Как и предполагалось, он подчеркнул важное значение национальных инвестиций в человеческий капитал и его взаимосвязь с экономическим ростом. В конце выступления Шульц упоминает о том, что некий коллега попросил дать разъяснения по важнейшим деталям: «Должны ли доходы от государственных капиталовложений в человеческий капитал начисляться лицам, в которых были вложены эти инвестиции?»
Шульц хочет ответить утвердительно. Он считает, что государственные инвестиции в навыки людей имеют важное значение и должны регулироваться как общественное благо. Эти навыки могут быть использованы физическими лицами в качестве частного преимущества, как, например, финансируемое государством высшее образование, которое используется для увеличения дохода человека в течение всей его жизни. Однако в конечном итоге инвестиции в экономику будут иметь более широкие позитивные последствия или «экстерналии». Однако Шульц начинает сомневаться по этому поводу. Он, похоже, признает, что интеллектуальные основания пошатнулись. Вскоре начинает казаться, что он немного запутался:
Политические проблемы, подразумеваемые в этом вопросе, имеют глубокие корни и переполнены дилеммами, которые касаются как распределения ресурсов, так и благосостояния. Физический капитал, формируемый государственными инвестициями, не передается, как правило, отдельным лицам в качестве подарка. Если государственные инвестиции в человеческий капитал будут подлежать тому же принципу, это значительно упростит процесс распределения.
В сноске к печатной версии этой речи можно прочесть, кто был тем самым надоедливым коллегой, задавшим каверзный вопрос. Конечно же, это был Фридман.
Ответ, который получил Фридман от Шульца, по понятным причинам амбивалентен, с двумя возможными выводами. В первом варианте доход от человеческого капитала, получаемый в результате государственных капиталовложений (например, налогов), должен оставаться в руках государства. В данном случае проблема в том, что это характерно для социализма. И кроме того, как уже было упомянуто ранее, человека нельзя разлучить с его человеческим капиталом. В таком случае остается только один вывод. Если доход от человеческого капитала, полученный в результате государственных капиталовложений (например, налогов) не является подарком частному лицу, то этот человек должен нести некоторые или все инвестиционные расходы. Короче говоря, это не подачка.
Лагерь Шульца был обречен на поражение. Попытки правительства применить его идеи и резко увеличить федеральные расходы на образование были неудачно предприняты в 1961 и 1963 годах. Критики истолковали эти попытки как расползание социального государства или даже хуже того.
Что более важно, решающее столкновение Фридмана с Шульцом все еще имеет отголоски в современности — и не в хорошем смысле. Например, можно четко отследить путь от победы в 1960 году в вопросе о том, кто именно ответственен за капиталовложения в человеческий капитал, до катастрофической ситуации со студенческими займами, которая сейчас особенно ярко выражена в США, Британии и многих других странах, которые слишком некритично приняли неолиберализм. Хотите получить университетский диплом и преуспеть в жизни, но не можете себе этого позволить? Тогда к вашим услугам студенческие займы, которые не только удовлетворят ваше желание, но и будут вас сопровождать по жизни до самого гроба. Основополагающее послание теории человеческого капитала оказалось простым, и Фридман охотно резюмировал его в 1970-х годах в лаконичной фразе: бесплатных обедов не бывает.
Открыв теорию человеческого капитала, Фридман не просто нашел средство стимулирования экономического роста. Сам способ концептуализации человека в этой теории был идеологическим оружием, особенно полезным в противостоянии сосредоточенному вокруг труда дискурсу коммунизма — как в Америке, так и за ее границами. Разве теория человеческого капитала не является неоспоримым консервативным ответом марксистскому лозунгу, согласно которому рабочие должны владеть средствами производства? Если каждый человек уже является сам по себе средством производства, то предполагаемый конфликт в самом сердце капиталистического процесса организации труда логически разрешается. Шульц тоже начал понимать и соглашаться с тем, что рабочие могут де-факто быть капиталистами сами по себе: «Трудящиеся стали капиталистами не из-за распространения собственности на акции корпораций, как это было бы при народном законе, а благодаря приобретению знаний и навыков, которые сами по себе имеют экономическую ценность».
Можно только гадать, какой вывод Советский Союз сделал из этого утверждения. Теория человеческого капитала в буквальном смысле устраняла рабочих из доминирующего нарратива о том, что на самом деле движет капитализмом. Это была очень изощренная уловка для распространения прокапиталистических настроений по всей Америке, в частности среди рабочего класса, который уже было начал подозревать, что нынешние работодатели могут на самом деле оказаться его настоящими врагами. Теперь же капиталисты заговорили иначе: «Как ты можешь быть против нас? Ведь, по сути, ты один из нас!»
С избранием Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана теория человеческого капитала нашла благоприятную политическую почву для развития в аглоязычном мире. То, что затем случилось в Британии, США и других странах можно наиболее точно описать как повсеместное движение деколлективизации. Общества больше не существовало. Существовали только индивиды и их семьи. Хайек, в частности, был важным откровением для Железной леди, которая бесконечно хвалила его.
В этом новом видении экономики рабочих нельзя рассматривать как отдельный класс с общими интересами. Они даже не принадлежат к компании… Ведь это слишком коммунистично. Конечно, возможно, они вовсе даже не рабоче! Homo economicus в качестве человеческого капитала стал чем-то внешним для компании, преследуя свои интересы в одиночестве и инвестируя в свои навыки для заключения наиболее выгодной сделки. Эта фантазия о «нации свободных субъектов» часто граничила со сверхъестественным. Из-за этого дорожное чтиво 1980-х и 1990-х годов про поп-менеджмент очень забавное. Например, согласно «Эпохе Парадокса» (1994) под авторством Чарльза Хенди: «Это бы утешило Карла Маркса. Он мечтал о дне, когда рабочие завладеют средствами производства. Этот день настал». Питер Друкер даже был готов возвестить о наступлении «посткапиталистического общества», называя США самой социалистической страной на свете, потому что, в конце концов, все рабочие в этой стране обладают неким капиталом.
Однако это не просто шутки, ведь за такими неоклассическими идеями как теория человеческого капитала последовал дивный новый мир труда. Регрессивная тенденция к подписанию трудовых договоров «по требованию» (то есть без гарантированного рабочего времени) может получить распространение в экономике только тогда, когда работник загнан такую ультра-индивидуалистическую рамку. То, что некоторые сейчас называют «уберизацией»1От названия компании Uber, которая, согласно ее концепции, позволяет водителям … Continue reading функций рабочей силы посредством переклассификации рабочих в разряд независимых владельцев бизнеса, перекладывает на самих работников все трудовые затраты: профессиональную подготовку, униформу, средства передвижения и практически все остальное.
В 1960-х годах Фридман предсказывал общество, в котором мы все были бы богатыми и процветающими предпринимателями. На самом же деле мы получили сокращение заработных плат, отпусков и больничных, хронический дефицит навыков, задолженности по кредитных картах и бесконечные часы бесполезной работы. Пожалуй, история теории человеческого капитала в западных странах сводится к лишениям людей вместо инвестиций в них.
А все потому, что она была рождена в бескомпромиссную эпоху середины ХХ века, когда большинство верило в то, что на кону стоит судьба человечества. Поэтому эту теорию стоит рассматривать скорее как эксцентричный и в значительной степени нереалистичный пережиток времен холодной войны. Только в столь необычной среде диссиденты, подобные Хайеку и Фридману, могут быть восприняты всерьез. Перед лицом коммунистического коллективизма Чикагская школа разработала диаметрально противоположный вариант общества, населенный индивидами, которые автоматически избегают всех форм социальной сплоченности, кроме сделок. Такие одиночки руководствуются только идеалами конкурентоспособности и самообеспечения. Они слепо привязаны к деньгам. Они неуверены в себе и подвержены паранойе. Неудивительно, что с нами сегодня не все в порядке.
Примітки
↑1 | От названия компании Uber, которая, согласно ее концепции, позволяет водителям подвозить пассажиров на своей машине в свободное время с целью подработки. На самом деле для многих водителей Uber стал постоянным местом работы, но при этом они не получают от компании никаких социальных гарантий, так как номинально не являются наемными рабочими |
---|