«Если лось повернулся к тебе “банкоматом” — это к зарплате», — шутят работники Чернобыльской атомной электростанции. Каждое утро четыре электрички отправляются из города атомщиков Славутича в зону отчуждения, где дикая природа уже давно берет свое, и дальше — на работу в ЧАЭС. После катастрофы 1986-го и остановки выработки электроэнергии в 2000-м на станции продолжают работать до 3000 человек, а в зоне отчуждения — 6500.
После выхода сериала «Чернобыль» на канале HBO станция вновь оказалась в центре внимания. Правда, споры в основном свелись к исторически-идеологическим аспектам: что же нам все-таки показали? Суровую правду тоталитарного режима или изрядно сдобренную клюквой западную страшилку? Сериал также породил всплеск посещений зоны (как легальных, туристических, так и походы «сталкеров»), а фото напротив ЧАЭС стало особым шиком в Instagram. Вот только из фокуса этих дискуссий о прошлом выпало главное — настоящее. А именно, как сейчас обстоят дела у атомщиков на реально действующем ядерном объекте?
Чтобы узнать это, стоит отправиться в Славутич — позднесоветскую утопию, построенную для покинувших Припять атомщиков. Это самый молодой город Украины, строительство которого началось в 1986 году силами 8 советских республик. «Город солнца» — что, правда, в 30-градусную жару на обширной центральной площади города является скорее минусом. Единственный шанс укрыться — небольшое кафе, где мы и встречаемся с Максимом Орловым, главой профсоюза атомщиков на Чернобыльской АЭС. На станции он с 1995 года и прошел путь от слесаря до начальника цеха, а сейчас занимается тем, что отстаивает интересы своего коллектива.
Остановка
Зрителей сериала мог бы серьезно удивить тот факт, что, несмотря на аварию, станция продолжала работать и давать электроэнергию аж до 2000 года. Именно тогда президент Леонид Кучма подписал приказ об остановке 3-го энергоблока Чернобыльской АЭС. На тот момент, по словам Максима Орлова, электростанция вырабатывала электроэнергии на 1 млн долларов ежедневно и обеспечивала работой большую часть жителей Славутича. Доход от электростанции и завязанных на нее предприятий составлял 95% городского бюджета, а сама АЭС, утверждает Орлов, могла безостановочно работать еще как минимум 15 лет. По его мнению, остановка стала политическим решением — без учета будущих экономических последствий, о которых тогда никто не задумывался. Были даже акции протеста атомщиков, но к ним тогда никто не прислушался. «Не было проекта снятия с эксплуатации. Ядерную установку остановили, а что дальше делать — никто не знал. Даже специалисты были технологически не готовы. Не было проектов, законов, подзаконных актов, “нормативки”. Не было даже денег на снятие с эксплуатации», — утверждает Орлов. В результате затраты вместо эксплуатирующей реактор Национальной атомной энергогенерирующей компании «Энергоатом» легли непосредственно на государственный бюджет. А комплексную программу по снятию реактора с эксплуатации приняли лишь в 2009 году — через 9 лет после остановки. «Ядерный энергоблок можно заглушить, но пока там есть ядерное топливо — это действующая ядерная установка. Не важно, вырабатывает она энергию или нет. Отношение к ней должно быть таким же. Это как к ядерной бомбе: если у вас она есть, вы ее уважаете, вы ей внемлете и понимаете».
Сказалась остановка ЧАЭС и на городе. Большое количество атомщиков разъехались по другим странам, в первую очередь — в Россию, где ядерные реакторы, аналогичные чернобыльскому, все еще в ходу. Существенно сократился и городской бюджет, а отчисления от ЧАЭС на данный момент не превышают в нем и 40%. Тем не менее, электростанция все еще остается градообразующим предприятием, а в 25-тысячном Славутиче атомщик есть практически в каждой семье.
АЭС — не конфетная фабрика
Чем же работники на ЧАЭС занимаются сейчас? На этот вопрос у Максима Орлова, похоже, заранее заготовлен ответ: «Раньше мы производили электрическую энергию, а сегодня производим безопасность». Основных задач сейчас три: это преобразование объекта укрытия в экологически безопасную систему, снятие ЧАЭС с эксплуатации и работа с радиоактивными отходами. Каждая из задач имеет свою специфику и свои сложности. Как технические, так и политические.
«АЭС — не конфетная фабрика. Ее не закроешь, как избушку, а персонал распустишь», — говорит Орлов. Ведь несмотря на то, что все реакторы на ЧАЭС остановлены и в их активной зоне более не содержится ядерного топлива, они все еще крайне радиоактивны. В частности графитовая кладка, которая на реакторах типа РБМК-1000 использовалась для замедления тепловых нейтронов. Та самая, которую обнаруживает сериальный пожарный Василий Игнатенко. На 4-м блоке во время аварии она сгорела и взрывом была выкинута наружу, что серьезно ухудшило радиоактивную обстановку не только в Зоне отчуждения, но и по всему миру. Но на других реакторах кладка осталась. Осталось и большое количество загрязненного оборудования — как вследствие штатной работы АЭС, так и после Чернобыльской катастрофы. Современные методы дезактивации, применяемые на станции, рассказывает Орлов, позволяют ликвидировать радиационное загрязнение практически полностью, превратив загрязненное оборудование в обычный металлолом.
Радиоактивные отходы
Важнейшей частью работы атомщиков на ЧАЭС является утилизация ядерных отходов. Именно чернобыльская станция дает более 90% всех ядерных отходов страны. Поэтому на территории зоны за счет международной помощи было построено два завода: завод для переработки жидких отходов и промышленный комплекс по обращению с твердыми радиационными отходами. Комплекс позволяет концентрировать отходы, помещать их в безопасные капсулы и бетонировать последние. На выходе получаются бетонные «упаковки», которые на данный момент хранятся на территории зоны. «В целом, высокоактивные отходы должны захораниваться в глубоких геологически стабильных формациях. Сейчас же они у нас на ЧАЭС», — говорит Орлов. Другим способом захоронения служит помещение отходов в выкопанные в десяти километрах от станции гидроизолированные траншеи на комплексе «Вектор». Но, по словам главы профсоюза, «это технология от царя Гороха. Это частичное решение».
Есть и другие источники отходов: ныне работающие украинские АЭС и промышленные предприятия, отходы которых хранятся в так называемых центрах «Радон» в крупных областных центрах, в том числе в Киеве. Все они также нуждаются в долгосрочном хранении. При чем хранении в Украине, ведь, согласно международным договорам, захоронением радиационных отходов каждая страна должна заниматься сама.
Решением этой проблемы должна стать система централизованного обращения с радиационными отходами. Для финансирования программы был сформирован специальный фонд в размере 1,5–2 млрд грн в год, основным донором которого стал НАЭК «Энергоатом». Тем не менее, по словам Максима Орлова, на данный момент в этом направлении сделано довольно мало. «В НАЭК “Энергоатом” обеспокоены, что они платят деньги в фонд, а на выходе почти ничего не получают. Деньги уходят, а проблемы не решаются».
Средства фонда, уверен Орлов, расходуются нерационально. Зарплаты руководства чрезмерно раздуты (до 300–600 тыс. грн в месяц для руководителя Центрального предприятия по обращению с радиоактивными отходами), а коллектив станции планируют отстранить от участия в проекте. «1,5–2 млрд в год — это огромные деньги. А значит, там существуют интересы, а не просто здравый смысл. Еще в прошлом году мы увидели тенденцию, что несмотря на то, что заводы по переработке радиоактивных отходов построены именно для ЧАЭС, была попытка их у ЧАЭС забрать и переподчинить другой государственной организации. Мы же говорим, что забирать их нельзя, коллектив ЧАЭС имеет право рассчитывать на эти рабочие места, город Славутич имеет право рассчитывать на налоги, раз уж ЧАЭС остановили. Фактически именно в Славутиче находятся все специалисты, способные выполнять эти работы. Поэтому передавать технологии, передавать оборудование и ставить город под удар — это не является ответственной государственной позицией».
Топливо
Не менее серьезно обстоит ситуация с ядерным топливом. «Отработавшее ядерное топливо — это не то же самое, что отходы. По своей опасности ядерное топливо выше. Из него бомбу можно сделать». И в данный момент на станции хранится все отработавшее ядерное топливо начиная с первых лет запуска станции, то есть с 1977 по 2000 год. Отработавшее топливо в вертикальном положении находится в комплексе из пяти сообщенных бассейнов, наполненных химически очищенной водой. Вода снимает остаточное тепловыделение, а также замедляет испускаемые нейтроны. Фактически, говорит Орлов, это хоть и не реактор, но ядерная установка с большим содержанием урана, за которой необходимо постоянно следить. Ведь если из бассейна уйдет вода, может начаться самопроизвольная ядерная реакция и повторится история Фукусимы.
Ресурс этих бассейнов постепенно подходит к концу, да и технология хранения топлива в воде — не самая современная и не самая безопасная. В связи с чем недалеко от станции как раз достраивается новое, сухое хранилище, куда и будет перемещено все отработавшее ядерное топливо ЧАЭС. Отдельно строится и централизованное хранилище для топлива с других атомных станций Украины.
2+2 = 3,5
Строительство новых заводов, хранилищ, работа с радиационными отходами и ядерным топливом — все это требует привлечения высококвалифицированных специалистов. Тем не менее, на станции происходит обратный процесс. Еще 15 февраля, рассказывает Орлов, был подписан приказ о начале реорганизации в Зоне отчуждения, в рамках которой часть работающих там предприятий были объединены, а часть — ликвидированы. В результате из 21 предприятия должно остаться 5, а под угрозой увольнения оказались до 100 человек. «2+2 обычно равно 4, а тут даже 3,5 не получается. Они говорят: не может быть два директора, два бухгалтера. Ладно, это 2 человека. Откуда еще 85? Почему они оказались лишними?», — возмущается Орлов.
За сохранение рабочих мест профсоюз собирается бороться и обещает звонить во все колокола. Ведь работы на станции не стало меньше, а никакого обоснования возможных увольнений они так и не получили. «На станции это было 135 вакансий, в УОФО1Управление по обеспечению функционирования объектов ЧАЭС. — 35. Это незанятое рабочее место, которое необходимо занять. Оно обосновано. У него есть объемы работ. Их надо выполнять. Потом раз — и этих вакансий нет. В штатных расписаниях вакансии исключили. На каком основании?»
Такие действия руководства, по словам Орлова, приводят к неуверенности работников в завтрашнем дне. Ведь им практически сказали, что «вашего рабочего места уже нет», поэтому люди начинают искать себе альтернативы. «Некоторые в Польшу поехали. Некоторые другую работу нашли. Некоторые с сердечным приступом умерли по дороге на работу. Таких было двое за два месяца».
Проблемы на предприятии, по словам главы профсоюза, начались не сегодня. Первой ласточкой стал уход в отставку предыдущего руководителя ЧАЭС — Игоря Грамоткина. Его, рассказывает Орлов, заставили уйти перед самым окончанием строительства объекта укрытия, после почти 13 лет работы над ним. Уже тогда, в 2018 году, в профсоюзе опасались назначения на должность человека, далекого от атомной энергетики. В результате так и получилось: 19 марта исполняющим обязанности генерального директора станции стал представитель топ-менеджмента компании «НОВАРКА», выполняющей основной комплекс работ по строительству саркофага, — Сергей Калашник. Назначение состоялось как раз к срокам сдачи работы компанией, к которой, говорит Орлов, есть много вопросов: «Представляете, мы строили строили 13 лет, и вот на этапе финиша, когда надо принимать, он с той стороны перескакивает на эту и начинает принимать и подписывать. А там по каждому механизму, по каждой конструкции есть те или иные вопросы. Есть расхождения с проектом».
В профсоюзе считают, что назначение произошло с нарушением процедуры — без предусмотренного законом конкурса и согласования с Кабмином, — и собираются его оспаривать. Параллельно развернулась борьба и внутри самого профсоюза. 22 июня состоялась конференция, где, в частности, ставился вопрос о смене председателя профкома как «слишком конфликтного». Сам Орлов считает ее не чем иным как попыткой сделать профсоюз более сговорчивым в свете возможных перемен. Попыткой, кстати, неудачной: конференция решение об отстранении главы не поддержала.
Дополнительные сложности создает и непонимание проблем атомщиков со стороны чиновников. После закрытия в 2000 году станция была выведена из профильного Министерства энергетики и подчинена МЧС. А в дальнейшем — и по сей день — Министерству экологии. «В этих министерствах нам не с кем разговаривать. Люди чуждые атомной энергетике. Приходится объяснять очевидные вещи», — сетует глава профсоюза.
«Темное будущее»
Споры вокруг сериала «Чернобыль» отсылают нас к прошлому. Но куда важнее говорить о настоящем и будущем. Работа атомщиков сегодня более чем востребована. Кроме ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, которая продолжается и через 30 лет, Украине необходимо обслуживать свои все еще действующие ядерные объекты. 15 атомных энергоблоков на 4 электростанциях вырабатывают от 25% до 55% всей электроэнергии Украины, и во многом за счет этого Украина остается экспортером электроэнергии в соседние страны, а цены на электричество, даже несмотря на стремительный рост стоимости коммунальных услуг, остаются терпимыми. Но уже через 10 лет ситуация может измениться. Ресурс работы энергоблоков подходит к концу, и продлевать его дальше становится просто опасным. «Там есть существенные изменения в металле корпуса реактора, которые технологиями, доступными Украине, сегодня невозможно устранить. Все что связано с безопасностью надо согласовывать с разработчиками и проектировщиками реактора. Это требование ядерной безопасности. Оно справедливое и правильное», — говорит Орлов. Но вопрос этот имеет политический окрас, ведь разработчики реакторов находятся в России. А представить себе сотрудничество с РФ на стратегических ядерных объектах страны в данный момент вряд ли возможно.
Никуда не денется и обслуживание радиационных отходов и ядерного топлива. Для этого нужны специалисты, и Чернобыль, вопреки славе места главной техногенной катастрофы человечества, может быть кузницей кадров с уникальным опытом. И если после закрытия станции страна уже потеряла плеяду атомщиков (пополнив ее на Западе, в России и Казахстане), она не должна повторить эту ошибку дважды. Ведь доход от туристов, желающих сделать фото на фоне Припяти, вряд ли покроет потенциальный энергетический голод страны.
