«Я не мигрантка, я гастарбайтер. Причем подпольный», — рассказывает мне женщина лет сорока пяти, зачерпывая очередную ложку каши для трехлетнего ребенка, о котором она профессионально заботится уже несколько лет. Люба первый раз приехала в Россию давно — задолго до того, как место, где она родилась и выросла, стало «неподконтрольной территорией». Её история, как и многие другие, довольно стандартна: дома она не могла прокормить себя, своего сына и других близких, за которыми по воле судьбы ей пришлось ухаживать. И вот она собрала свои пожитки и отправилась на заработки в Москву, как и некоторые другие её знакомые из родного села. Москва оказалась разной — и грязной, и чистой, и плохой, и хорошей, но главное, давала возможность заработать. О профессии своей ей пришлось забыть и работать, кем бог послал. Но посылал он, судя по всему, вещи довольно выносимые, поэтому Люба не жаловалась. 10 лет прошло, сын вырос, мать состарилась, а Люба всё ещё работает в Москве, хоть и мечтает вернуться домой, когда там всё станет хорошо.
Рассказы о жизни трудовых мигрантов из постсоветских стран в крупных городах России довольно похожи между собой. Стандартная их история такова: люди не могут прокормить себя в родной стране, в родном городе, поэтому вынуждены искать возможности заработать в других местах. При этом часто они идут на работы, которые не кажутся привлекательными местным жителям: это сиделки, няни, маляры-штукатуры, строители, отделочники, продавцы, повара… Многие сохраняют свою национальную идентичность и говорят, что хотели бы вернуться, но на деле так и остаются в принимающей стране, перевозят туда своих детей и родственников.
Трудовая миграция из Украины в Россию имеет ряд особенностей. Во-первых, украинцы приезжают в страну, где большинство иностранных рабочих — это выходцы с «востока», будь то российский Кавказ или Центральная Азия. Эти регионы часто воспринимаются «отсталыми» и «религиозно враждебными». На этом фоне, казалось бы, украинцы должны выглядеть более выгодно: они — «братья-славяне», их невозможно отличить внешне, часто их родной язык — русский. Но не всегда эти культурные триггеры срабатывают, и бывает так, что основными категориями классификации, применяемыми к украинцам, становится «чужаки», «приезжие», «мигранты».
Во-вторых, это влияние, накладываемое на потоки миграции политическим взаимоотношением двух стран, которые с некоторого момента стали, мягко говоря, не ладить. Кто-то с 2014 года перестал ездить в Россию на заработки, выбрав вместо нее Польшу; кто-то, наоборот, решил перебраться навсегда в Россию.
А в-третьих, это наличие давней истории миграции из Украины в Россию. Люди перемещались между этими странами не два и не десять лет, трудовые миграционные процессы здесь были запущены еще в эпоху СССР. Часть людей с гражданством Украины приехала из далёких краёв тогда еще советской России, у многих есть во «вражеской стране» друзья и родственники.
С чем сталкиваются иностранцы из СНГ, в том числе украинцы, в России?
Приезжая в Россию, житель Украины обнаруживает себя на тех же правах, что и жители постсоветской Центральной Азии или других республик с безвизовым режимом с Россией.
Чтобы работать, они должны получить «патент». Система патентов была введена в 2014 году, придя на смену старой, усложненной схеме с двумя разными видами документов. Раньше чтобы работать на фирму, ты должен был получить разрешение на работу, а для работы на частное лицо требовался патент. Это порождало путаницу и неудобство — человек мог приехать и начать работать по патенту, а потом при досрочном увольнении он уже не могу пойти на стройку — для нее нужно было разрешение на работу. И наоборот.
В 2014-2015 годах разрешение на работу отменили и оставили один патент — для всех видов деятельности и найма. Патент выдается рабочему, а не фирме, при этом областная администрация сама вправе устанавливать квоты на количество выданных патентов. Документ оформляют в региональных многофункциональных центрах предоставления государственных услуг, МФЦ (аналог ЦНАПов), где именно за этой услугой часто бывают большие многодневные очереди. Цена патента после реформы 2014 года повысилась в три раза и сейчас, в 2019 году, составляет 1200 рублей (490 грн) в месяц.
В каждом регионе есть свой коэффициент, на который надо это значение умножить (в Москве он равен 2,28938), а также коэффициент дефлятора, разный для разных лет (сейчас равен 1,729). Для работника в Москве все это, с учетом коэффициентов, обойдется в 4750 рублей (1933 грн) в месяц. Дополнительно человек обязан оформить медицинскую страховку стоимостью около 1800 рублей (733 грн) в год, а также сдать платные экзамены по русскому языку, истории и литературе (~4000 рублей, 1630 грн). Таким образом, желающий легально работать в Москве иностранец из СНГ должен выложить из своего кармана 62800 рублей в год (около 25 600 грн).
Если человек за три месяца не оформил документы, подтверждающие право на проживание, он обязан выехать и, по закону, три месяца находиться вне России. Только потом он может заехать обратно. Но на деле выходит так, что люди делают выезд и сразу въезжают обратно. Это позволяет мигрантам работать значительно более длительный срок, хоть и нелегально, не оформляя документы, но в случае обнаружения нарушителю сулит депортация на срок от 3 до 5 лет.
«На самом деле, к нам, хохлам, тут очень хорошо относятся…»
Несмотря на то, что украинцы, казалось бы, «выгодно отличаются» от других приезжих, по факту они часто оказываются встроенными в общемигрантский дискурс и мигрантское сообщество. На работе или в местах проживания они общаются с другими мигрантами, завязывают дружбу и усваивают основные модели говорения о жизни в России.
С Любой я познакомилась через приятелей. Это женщина плотного склада фигуры и с добрыми глазами, лет ей где-то 45. Мы сидим на кухне, где она рассказывает про свою жизнь, про то, как она упала и сломала ногу, как ездила к подруге в Луганск.
Одна из тем, о которых мы говорим — взаимодействие с людьми в Москве. На основе общего быта (общежития, «мигрантские» районы), схожих типов занятости (домработница, сиделка, строитель…), аналогичных проблем (трудно найти жильё, получить регистрацию и патент на работу) иногда украинцы знакомятся с другими иностранными рабочими, потом долго с ними общаются, созваниваются, поддерживают контакт. Такие отношения могут завязываться в общественном транспорте или на рабочих площадках. Сейчас Люба снимает комнату в общежитии. Некоторые из её соседей — из стран Центральной Азии, о которых она рассказывает так:
Я работала за городом, а там строили соседние дома узбеки и таджики. Нам нужно было стричь газон, и они приходили к нам, ходили по дворам и спрашивали: есть ли работа? Были узбеки, которые работали дворниками. Они часто нам помогали, если нам нужно что-нибудь тяжелое вынести. Еще один раз мы ехали и встретились с одной таджичкой, она работала в семье домработницей. Мы иногда перезваниваемся. Еще у меня из Узбекистана соседка по общежитию.
Иногда завязываются и романтические отношения: Люба некоторое время жила с мужчиной из Таджикистана, но в какой-то момент он бесследно исчез — скорее всего, поехал назад к своей семье на родину.
Немного по-другому социализируются работники, проживающие в общежитии только с другими украинцами: они меньше контактируют с внешним мигрантским миром, хотя на рабочих местах тоже приходится встречаться с его проявлениями.
Через общую мигрантскую социализацию передаются и оценочные суждения, например, о том, что в России — хорошо, что эта страна отлично встречает приезжих и не обижает. Это один из повторяющихся мотивов в рассказах других мигрантов, с которыми я имела дело.
Люба долго распространяется на тему, как ей в России хорошо («Мне здесь неплохо, даже хорошо»), и как к украинцам хорошо относятся («На самом деле, к нам, хохлам, тут очень хорошо относятся»). Она подчеркивает хорошее и бесплатное медицинское обслуживание:
Меня здесь дважды оперировали, и дважды я получила самое лучшее медицинское обслуживание. <…> [О том, как упала и сломала ногу] Я позвонила и хотела вызвать себе такси, чтобы самой доехать до травмпункта, позвонила 03. Они сказали «девушка, стойте, где стоите, мы сейчас пришлем вам скорую, не смейте никуда ехать сами». Я сказала, что я жительница Украины, что у меня нет полиса, а мне сказали: это не имеет значения. Приехала скорая быстро, они повезли меня в травмпункт, катали везде меня на кресле. Я ни за что не платила.
Хотя Люба говорит, что скучает по Украине, что часто вспоминает народные песни. Говоря, что у соседей постоянно играет «Океан Эльзы», она подчеркивает естественную «пористость» культурных границ, взаимопроникаемость культур, и, видимо, считает неестественным, когда такую динамику ограничивают.
Любе повезло, она живет в Москве, где с недавних пор к мигрантам стали относится, как к «людям». Тем не менее, в других областях может быть по-другому. Люди, которые работают на заводах и, таким образом, менее укоренены в местной культуре и жизни в общем, могут выражать другое мнение. Например, рабочий, которого я встретила в автобусе «Москва-Одесса», говорит:
В Москве сейчас тяжело стало. Война. Вот пристанут менты, взятку спросят. Ты, воюющая сторона, ты чего хочешь?
«Какая война? Между кем и кем?»
На желающих поработать в России война, как кажется, повлияла довольно мало. Миграционные паттерны были сформированы давно, и временными колебаниями их не изменить, не устранив экономические мотивации для переезда. Данные с сайта Федеральной службы государственной статистики говорят, что на 2013-2014 годы пришелся скачек, и количество приезжих из Украины увеличилось чуть ли не втрое — с 55 037 до 126 819 человек в год. Значит ли это, что ежегодно с 2014 года в Россию стало въезжать на 100 000 украинцев больше? Эти данные, возможно, включают тех беженцев с неподконтрольной территории, в чьи намерения изначально не входило становиться трудовыми мигрантами. При этом количество разрешений на работу за период 2014-2015 резко упало (см. таблицу), что связано с постепенной отменой старой системы с разрешениями на работу, а количество выданных патентов не увеличилось. Это может означать, что выросло как количество нелегально работающих украинцев, так и тех, кто получил постоянный вид на жительство с видом на гражданство и не нуждается в получении патента.
Не слишком повлиял конфликт на Востоке и на отношение простых украинских заробитчан к России. Вадим родом из села Пилипец Закарпатской области. В 2000-е годы, чтобы прокормить семью и выдать замуж дочь, он поехал в Россию на заработки. В Москве у него был друг, у которого открылся и стал успешным бизнес. Он и позвал Вадима работать у него личным охранником, кем тот и продолжает работать по сей день, переводя деньги домой. В отличие от Любы, которая перевезла в Россию сына и мать, все родственники Вадима остаются в родном селе. Вадим говорит, что работать в России экономически выгоднее, чем в Польше, да и меньше эксплуатируют (нет таких переработок), всегда можно договориться. Поэтому, в отличие от многих других жителей его области, он не едет на «запад» и не сделал этого даже после 2014 года. Вадим подчеркивает, что он не один такой, и несмотря на политические пертурбации, поток рабочих рук в Россию сохраняется в том числе и с западной Украины.
За экономической выгодой поехал в Россию и сын Любы, Витя, хотя долго не перебирался вслед за мамой, так как верил, что и в Украине можно найти достойную работу. Переехал он только в 2018-м, когда понял, что «революция» не принесла обещанного. Люба рассказывает:
Когда началась война, сын поехал в Харьков и устроился на работу там. Официально его не взяли, сказали, что это не нужно. Он там проработал несколько месяцев — это был адский труд, и ему не заплатили. Его кинули, и все. Он заболел за три дня до того, как на Новый год должен был уехать. С температурой пришел на работу, сказал: «У меня температура». Если бы он был официально трудоустроен, ему бы пришлось брать больничный. Но так как он неофициально работал, бессмысленно было идти к врачу. Начальство пообещало, что заплатит после Нового года, он приехал после НГ, и ему ничего не заплатили. Оказалось, что в родной стране он не смог не то что заработать, не смог забрать, пусть даже меньшие деньги, чем в России!
Другой пример — группа рабочих, которые строят теплицы под Новосибирском. Большинство из них родом из небольшого села в Винницкой области, где, по их словам, сложно заработать хоть какие-то деньги, тогда как работая в России, они зарабатывают более 800 долларов в месяц. Это их устраивает, несмотря на переработки, вахтовый метод, отсутствие досуга. Некоторые работают так уже более 15 лет, другие поступили на работу совсем недавно. В России они обычно проводят больше года (минимальный срок — 6 месяцев) и за это время лишь изредка навещают свою семью.
Все до одного из тех, с кем я поговорила, заявляют, что никакого давления из-за того, что они работают в «стране-агрессоре», со стороны своих односельчан или соседей в городе на себя или на своих родственников они не чувствуют. В действительности такое мнение может расходиться с тем, что действительно думают их соседи. Согласно опросу, проведенному Киевским международным институтом социологии, 63% респондентов положительно относятся к работе в России. Для западной части страны этот показатель падает до 49%, но все равно остаётся на довольно высоком уровне.
Связан с этим и другой вопрос, более политический — отношение к конфликту самих работающих в России украинцев. Они почти единогласно соглашаются, что конфликт между Россией и Украиной — это конфликт между верхами, а реальные люди к нему отношения не имеют и иметь не должны. Выживание и минимальное благополучие для них куда важнее «всякой политики». Когда я ехала в одном автобусе с рабочими, которые строят теплицы под Новосибирском, у нас состоялся такой диалог:
— Как вы ставитесь до войны?
— Какой войны? Между кем и кем?
— А сами мне скажите, между кем и кем.
— Между верхами! — показывает пальцем вверх. — Нас это не касается.
Посадка в автобус, за спиной слышны восклицания: «Какая война, о чем она говорит?!».
Причем у некоторых из этих людей дети служили на фронте! Создается впечатление, что для них вопрос личного благосостояния и вопрос политический — это два разных вопроса, и что они никак не связаны.
Я заметила, что между собой украинские работники про политику стараются не говорить: скорее всего, у всех разные мнения, и на этой почве можно поругаться, а это не то, чего им хотелось бы, работая в одной бригаде и живя в одной общаге. Поэтому устанавливается атмосфера замалчивания. Судя по тому, с какой неохотой ребята, работающие под Новосибом, делились своим мнением на тему президентских выборов и кандидата, за которого они собирались голосовать, они до этого открыто в своем кругу эту тему не обсуждали:
— Вы за кого голосовать будете?
Молчание. Одинокий голос:
— За Порошенко.
Что важнее, еда на столе или «вышиванка»?
Вопреки порой звучащим в СМИ обвинениям в предательстве, еда для украинских трудовых мигрантов не оказывается важнее «вышиванки». Любовь к культуре и языку сохраняется, просто она отделяется от политики, и таким образом нивелируется, казалось бы, неизбежный внутренний конфликт. Материальные ценности и выживание себя и семьи оказываются для украинцев в России важнее не культуры, не украинской идентичности, а политики.
Противопоставляя свою повседневную жизнь политике элит, украинские рабочие до конца не верят никому. Имея представление о том, что говорят и по российскому телевидению, и по украинскому, сталкиваясь с мнениями как россиян, так и родственников и друзей в Украине, на подконтрольной или неподконтрольной территории, они предпочитают сохранять нейтралитет, максимально дистанцируясь от политики, сохраняя положительный образ обеих стран и людей, которые в них живут.
И продолжают отправлять домой переводы.
Все имена и названия мест были изменены.
Текст текст опубликован в рамках журналистского проекта «Шляхами праці». Проект реализован при поддержке Фонда им. Розы Люксембург в Украине.
Литература
Abashin S. Migration policies in Russia: laws and debates //Migrant Workers in Russia. — Routledge, 2016. — С. 26-44.