В последнее время – скажем, десятилетие, – мы забыли о слове «постмодернизм» в смысле описания современности и стали использовать его преимущественно в бытовом ироническом ключе – например, чтобы подчеркнуть какое-то противоречие или гротескное смешение. Попытки концептуализировать новый порядок идей выглядят натянутыми и преждевременными. Тем не менее, из медийных скандалов и споров можно выудить как минимум одну важную особенность, указывающую на разрыв с постмодернизмом. Мне кажется, что это – конструирование нового глобального нарратива.
Хочу подчеркнуть, что несмотря на использование удобной мне терминологии, я не высказываюсь «научно» или «академически», я намерена лишь указать на особенности в изменении медийной риторики.
На перемены указывает несостоятельность аргументации, условно относящейся к дискурсу постмодернизма. В частности, этическая максима «свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого» не работает при социальном протесте или революции, количество которых возросло за последнее десятилетие – это и «арабская весна», и украинский Майдан, и электроЕреван. Дым от горящих шин, перекрытые дороги, уличные беспорядки неизменно врываются в чье-то пространство комфорта. Так же, как в пространство комфорта автомобилиста врываются пешеходы и велосипедисты, а спокойствие консерватора нарушают целующиеся на улице парни.
Если постмодернистская этика опиралась на плюрализм мнений, микронарративы, мультикультурализм, полифонию истин, то сейчас эти концепты оказались несостоятельными.
Предположу, что этика постмодернизма являла собой кризис поиска метанарратива, временно служив для преодоления устаревших нарративов, которые некогда включали в себя религию, власть, семью и т.п. Кризис метанарратива заканчивается с его новым формированием. У нас больше нет деления на «равноценные» группы со своими интересами, а вместо этого есть культурный мейнстрим и есть то, что отбрасывается на маргинес.
Так, расцвет субкультур в 1980—90-х завершился их инкорпорированием в мейнстримную культуру. Сейчас субкультурность ограничивается в основном стилистическими трендами. Так, хелс-готы – это прежде всего майки-сеточки и бренд KTZ, а какие-либо попытки вписать идеологию могут считаться пост-эффектами постмодернизма.
Женские журналы нового поколения, такие как Wonderzine, рассказывают о том, как правильно заниматься лесбийским сексом, объясняют почему лучшие трусы – это трусы удобные для женщины, а не для мужского взгляда, и пропагандируют боди-позитивность.
Показательна история о литовском музыканте Ten Walls, который перечеркнул свою успешную карьеру рядом записей в Facebook, унижающих геев. Музыкальные сайты, лейблы и фестивали моментально отреагировали на гомофобские заявления полным бойкотом [1].
Также можно вспомнить нашумевшую историю Нобелевского лауреата Тимоти Ханта, заявившего, что с женщинами тяжело работать в лаборатории, так как те постоянно влюбляются и плачут. Руководству университетского колледжа Лондона пришлось уволить 71-летнего ученого, так как неудачная шутка слишком сильно повредила его репутации [2].
Комментируя свой роман «Подчинение» Мишель Уэльбек считает: «У меня есть право написать исламофобскую книгу». К сожалению или к счастью, этого права у него больше нет. В современом дискурсе критика религии приветствуется, но критика миграции из мусульманских стран вызывает отторжение, особенно на фоне прений о трагедии Charlie Hebdo [3].
Все эти примеры свидетельствуют о том, что вы больше не можете сослаться на «особое мнение». Мнение – одно (на самом деле, конечно же, не одно, но любое из них должно вписываться в рамки легитимного дискурса). Частное мнение, базирующееся на сексизме, гомофобии или ксенофобии, вычеркивает говорящего из современного метанарратива и ставит его в позицию маргинала.
Можно с уверенностью сказать, что современный метанарратив включает в себя феминизм, экологизм, атеизм, гуманизм, лояльность к ЛГБТ, тенденцию к преодолению социального неравенства. Определенная группа активистов назовет такую картину wishful thinking, однако следует понимать, что в этом поле остается множество проблем, противоречий и борьбы. Так, феминистическое движение до сих пор остается проблемным – оно испытывает угрозы как со стороны консерваторов, так и зачастую со стороны самих феминисток (например, в вопросе легализации/декриминализации проституции). Проблема социального неравенства также остается одной из самых болезненных. Также, естественным образом, мир остается неоднородным, во многих обществах порядок идей сохраняется на едва ли не средневековом уровне, уже не говоря о какой-либо новой этике. Ну и, last but not the least, задачей активиста в условиях формирования современного этического метанарратива остается перманентная критика и корректировка свода ценностей, принимаемых обществом.
Примечания:
[1] ЛГБТ.pro «Литовский музыкант Ten Walls терпит убытки из-за своей гомофобии» http://lgbt.pro/?p=3905
[2] The Guardian. The Guardian view on the Tim Hunt affair: an explosive combination of science, sexism and social media // http://www.theguardian.com/commentisfree/2015/jun/30/the-guardian-view-on-the-tim-hunt-affair-an-explosive-combination-of-science-sexism-and-social-media
[3] Как показывает обсуждение в Facebook, исламофобия является проблематичным понятием, так как ассоциируется с религией. Я склоняюсь к тому, что термин «исламофобия» является разновидностью ксенофобии и существует в рамках социальной проблемы миграции.
Читайте також:
Культурні війни або звичайна справа? (Магдалена Грабовська)
Жіноче бажання в романі «Фанні Хілл» (Ірина Стасюк)
Ex-Machina – Постжінка (Оксана Брюховецька)