За ярко-синим забором на краю села Орловщина Днепропетровской области стоит обычный одноэтажный дом: белые пластиковые окна, коричневая крыша, кирпичные стены, частично обшитые сайдингом. Но он только выглядит обычным. Уже несколько лет в нем действует социальный приют «Рукавичка» для женщин с детьми, которые оказались в сложной жизненной ситуации. Шелтер переехал сюда из Макеевки в 2014 году.
Алина Стаменова посетила хостел, в котором живут женщины с травматическим прошлым и работает социальная пекарня, а также узнала, почему ни соцслужбы, ни коммерческие предприятия не могут решить их проблемы.
Самая заветная мечта
— Посмотри, я вся в ножевых, — Наташа поворачивается ко мне боком и показывает руку. От плеча до запястья кожа покрыта продолговатыми шрамами.
Наташа 8 лет провела с мужем-агрессором. Говорит, что жизнь напоминала ад, но после каждого примирения казалось, что все вот-вот наладится. И только когда девушка была беременной вторым ребенком, она твердо решила, что домой после роддома уже не вернется.
— Я понимала, что жить с этим человеком невозможно. Либо он меня убьет, либо нужно что-то менять.
Так она впервые попала в приют для женщин, которые пережили домашнее насилие. Когда его закрыли, Наташа с детьми Рустамом и Софией отправилась в «Рукавичку». Здесь они провели два месяца, а вскоре нашли дом неподалеку и стали жить обычной жизнью. Но уже через полгода пришлось попроситься обратно: дом, который они снимали, продали, нужно было срочно съехать, а идти было некуда.
Наташа почти не улыбается, говорит уверенно и очень напористо.
— Государство вообще не хочет видеть проблему в домашнем насилии, соцслужбы не понимают сути. Они все повторяют: «А зачем ты рожала?», «Ты ж сама виновата». На днях я ходила в сельраду и просила, чтобы мне помогли найти дом на время, хотя бы заброшенный, чтобы я знала, что год, допустим, меня не будут дергать и не нужно будет срочно переезжать. На что мне сказали, что никто помогать не будет: «Решайте свои проблемы сами», — возмущается она.
Наташа сцепляет пальцы в замок и продолжает смотреть «сквозь» меня, периодически отвлекаясь на детей. Говорит о работе с психологами — ей это помогло посмотреть на будущее по-новому и вообще начать жить.
— Когда ты в подавленном состоянии, да еще и с детьми, ты не знаешь, что тебе делать. Хочется повеситься и все остальное. Ты не видишь выхода из этой ситуации.
Сейчас Наташа пытается развестись с мужем, получить алименты и разделить имущество. С этим ей помогают соцработники «Мартин клуба» — организации, которая основала приют, а также другие правозащитники. Чтобы как-то заработать на жизнь, Наташа постоянно подрабатывает: то продавщицей в магазине, то помогает с огородами соседям, то ухаживает за пожилой мамой знакомой учительницы.
— Для меня дети — стимул всего, не было бы их — не было бы меня. Хоть и вредные, — ее прерывает детский крик: «Няяяям».
— Шо «ням»? Шо ты хочешь? Помидор хочешь сорвать зеленый? Доця, там осталось пару зеленых помидоров.
Пока Наташа сидит на лавке рядом со мной, дети продолжают крутиться вокруг нее: то дергают майку, то залезают под стол, то размахивают только что найденными палками.
— Я выдохну, когда зайду в свой дом со своими детьми. Это самая заветная мечта. Если не я, то никто. А дети не спрашивают, что и как, они встали и хотят кушать: мороженое, пирожное и все остальное. Нужно жить дальше.
У меня тут детство
В 2014 году общественной организации «Мартин клуб» пришлось «перевезти» социальный приют из Макеевки в Днепр.
— Нам говорили: «Берите зимние вещи», а мы думали: «Да какие зимние вещи, мы скоро вернемся», — говорит социальная работница Светлана. Ее голос натягивается и будто проваливается в никуда.
Первое время команда организации и женщины, которые жили в приюте, остановились на базе отдыха в Петриковке. Потом было общежитие, а затем — сбор денег на новый дом. Такой нашелся в Орловщине — местном курортном селе. Стоил дешево, но, когда все приехали, поняли, почему: от кладбища дом отделяет несколько метров, забор и ряд деревьев.
Сейчас в приюте живет Наташа, Инна и Люба с детьми. Обычно женщины проводят здесь около трех месяцев. За это время можно отдать детей в школу, пройти нужных врачей, получить справки и оформить пособие: по инвалидности, как малоимущая или мать-одиночка. А сами женщины успевают отойти от стрессовой ситуации и прийти в себя. Но бывают такие случаи, когда не справляются и за несколько лет.
— Была женщина вообще без документов. Она ни дня не ходила в школу, даже без свидетельства о рождении. Приехала к нам — чистый лист, — рассказывает соцработница Ольга, она вместе со Светланой приезжает в приют два раза в неделю, следит за порядком и помогает женщинам с разными вопросами. — Ее можно было похоронить, и никто бы даже не узнал, что такая вообще была на свете.
Чаще всего в приют попадают девушки из интерната. Иногда в «Мартин клуб» обращаются из Центра социальных служб для семьи, детей и молодежи (ЦССМ) и просят поселить женщину либо помочь на дому. Государственные службы ориентированы на те же функции, что и общественные организации, оказывающие помощь женщинам, которые попали в сложную ситуацию. Но справляются с этим далеко не всегда. Соцработницы «Мартин клуба» говорят, что службам не хватает комплексного подхода — финансирования не только ставок сотрудников, но и программ для нуждающихся семей, а также продуктовых наборов мобильного реагирования.
Существует шелтер на пожертвования спонсоров, благотворительного фонда «Юленька», а также за счет дохода от социальной кофейни и пекарни «Мама 1». Последнюю открыли при приюте, чтобы женщины могли самостоятельно зарабатывать на жизнь в сложный период. В пекарне готовят выпечку, которую потом продают в кофейне в центре города. Иногда соцработницы развозят заказы по домам.
— У нас была задумка сделать пекарню производством, чтобы там работали и наши женщины, и приходящие, из обычных семей. Это очень помогло бы в социализации, но мы не сработались с хозяйкой производства. Она хотела сделать все более коммерческим, — с грустью рассказывает Ольга. И добавляет, что в конкурентных условиях женщины из приюта не смогут работать — им нужно много времени на «раскачку».
На кухне суматошно. Люба и Инна готовят обед: взбитые в омлет яйца шкварчат на сковородке, кипит чайник, под ножом крошится хлеб. Ольга помогает перебрать продукты в холодильнике: «А это что? Помидоры уже умерли давно. Хлеб можно Васе отдать». Вася — соседский пес, который постоянно путается под ногами и смотрит «просящим» взглядом.
— Ты таки из мамы робота выжал? Бессовестный ты, — смеется Ольга, обращаясь к одному из мальчиков, — мама не купит тебе тогда еды, будешь жевать робота.
«У меня тут детство», — улыбается Люба и показывает свою комнату. Здесь и правда детство: на стенах обои с буквами и животными, а на окне — яркие оранжевые шторы. Люба под «опекой» «Мартин клуба» уже несколько лет: она переехала в Днепр из Макеевки вместе с организацией. Выросла девушка в интернате. После него ее хотели отправлять в гериатрический центр — у Любы ментальная инвалидность. Работать она не может и живет на социальные выплаты вместе с сыном Никитой. Папа мальчика остался в Макеевке, а потом попал в тюрьму.
Люба постоянно улыбается, даже своими темными глазами. Разобрать ее речь иногда действительно трудно — слова сливаются в один сплошной ком. Приходится вслушиваться в каждый шорох и внимательно всматриваться в движения губ.
— А потом война и все. Мы уехали, когда Никите было 8 месяцев. Ребенок плакал в поезде, он маленький, не понимал. Ну, бог помог, и мы тут. В приюте живем уже 6 лет.
— Ого!
— Да, долго, — Люба опять заливается смехом.
— В принципе, все хорошо. Бывают подработки какие-то: то в кафе попросили траву порвать, то убрать, такое. Тут отношения другие: все помогают, могут с документами помочь, с одеждой, продуктами.
К Любе подбегает Никита — смуглый шустрый мальчик лет семи.
— Мама, а можно пойти погулять?
— Да, а покажи тете тетради.
Никита открывает тетради: в клетку и косую линию. На страницах выведены палочки, крючочки, цифры — где-то аккуратно, где-то кое-как, будто мальчик спешил скорее закончить и пойти играть с друзьями.
— Уроки вот учит, — снова улыбается Люба и добавляет: «У нас все хорошо».
Вернуться домой
У входа в пекарню разместились коты. «А это желающие пообедать», — шутит Светлана.
— Никита, а ну быстро за линию! — следом доносится из кухни.
Детей, как и котов, в пекарню не пускают. Даже линию нарисовали в паре метров от двери — за нее заходить нельзя. Поэтому дети терпеливо сидят рядом и ждут, когда их позовут и вручат порцию свежеиспеченного печенья или булок.
Сегодня в пекарне работает только Инна. О себе она рассказывает очень неохотно, каждую фразу приходится вытаскивать долго и мучительно, будто занозу из пальца. За слова приходится буквально сражаться: посторонним она не доверяет и говорить о своем прошлом не хочет.
— Здесь я пеку. Орешки такие вот пеку. В одну-другую положила сгущенку, потом накрыла, — Инна поправляет белую кухонную шапочку и на несколько секунд задумывается, — а потом так раскладываю на противне.
Девушка выросла в интернате в Донецкой области. Туда она попала из-за того, что дома не было еды, а мама страдала от психического расстройства, в итоге ее лишили родительских прав. После интерната Инна пошла в строительное училище. Потом замужество и первый ребенок — Мирон.
— Так мы приехали к родственникам мужа, с ними он поссорился, потому что пьет, получается. Дальше в общежитие поехали, там он тоже со всеми поссорился и его выселили. Я там сама осталась, а потом по больницам лежала.
Кусочки «орешков» под деревянной скалкой рассыпаются на мелкие кусочки.
— То ссорились, то это… То нервы ж…
Постепенно из теста формируются шарики, которые медленно «выкатываются» в кокосовой стружке. Инна обрывает предложение в самом конце, и я решаюсь спросить: «Он тебя бил?»
— Ну да, — отвечает быстро и еле слышно.
В 2015 году Инна приехала в Днепр со старшим сыном и уже беременная. Около месяца она просидела на одном месте, практически не двигаясь. Соцработницы рассказывают: она не могла ни готовить, ни ухаживать за детьми. Сейчас заработать хоть немного Инна может только в пекарне — любую работу она выполняет медленно и в коммерческих предприятиях ее долго держать не будут.
— И еще «кругляши» делаю. Бывает еще печенье «Американо», чем-то похоже на овсяное печенье с кусочками шоколада. Иногда пеку пирог песочный с яблочным повидлом. Заказы бывают и по 6, и по 8 кг.
«Все коты здесь», — жалуется Инна, взмахом руки отгоняя троих котов от прохода, и снова возвращается к выпечке. В пекарне она работает 2-3 дня в неделю. В остальное время готовит, стирает, убирает, отводит детей в сад и школу.
— Здесь лучше всего. В городе я себя не особо комфортно чувствую. Люблю, когда тихо и спокойно. Думаю, может, когда-то удастся вернуться домой. Там мама осталась и я выросла. Это привычные места.
Булочки, которые только достали из духовки, разлетаются за несколько минут. Дети хватают их еще горячими и убегают кто куда: кто-то кататься на самокате, кто-то учить уроки, а кто-то смотреть мультики. Из комнаты доносится крик телевизора: «У тебя, наверное, полно дел, спасибо, что заглянула».
Светлана с Ольгой вручают и мне пакет свежеиспеченных булочек — запах дрожжевого теста, жженого сахара и корицы сразу же бьет в нос. Мы садимся в машину — дом, дети, Инна, Люба и Наташа остаются позади. Вдоль дороги расстилаются палатки, наполненные виноградом и арбузами, но взгляд не может зацепиться ни за что. Чувствуешь себя полем, по которому только что проехался трактор.
Текст написаний у рамках проєкту «Школа соціального репортажу» за підтримки Фонду ім. Рози Люксембург в Україні.