Впервые я побывала в Станице Луганской летом 2015 года. Проехав около десяти блокпостов, мы оказались в небольшом городке, в котором находится единственный — да к тому же еще и пешеходный — контрольный пункт въезда-выезда в Луганской области. Первое, что замечаешь, выйдя из автобуса — длинные очереди людей, переходящих границу (не меньше очередей и в самом городе — большие группы пенсионеров, подолгу стоящие к банкоматам), и изрешеченную выстрелами автобусную станцию с прилегающими к ней строениями. К 2018 году там мало что изменилось, разве что стало еще более людно, перестали стрелять по ночам, в здании самой автостанции открылся продуктовый магазин, а снаружи поставили ларек с шаурмой. Жизнь в Станице Луганской замирает с наступлением темноты. Это неофициальный комендантский час, причина которого — въевшийся в сознание страх, порождающий гиперосторожность, понять которую мы, приезжие, можем лишь умозрительно.
Тогда, в 2015-м, на краеведческий музей, который расположен в центральной части города, мы наткнулись случайно. Оказалось, что музей закрыт на ремонт. Но нас радо впустили, узнав, что мы группа художниц. И даже провели для нас небольшую экскурсию. Правда, вместо выставки и экспонатов показывали только что заделанную крышу, которую разбомбило «градом» в 2014-м, осколки мин и снарядов, собранные местными жительницами и жителями по округе, новые батареи и окна (как я узнала позже, стекла в музее выбивало взрывными волнами около трех-четырех раз за 2014–2015 годы, и уборка осколков для сотрудниц музея в какой-то момент стала будничным делом), а также фотографии того, каким музей был до войны.
В 2018 году музей все еще находится в состоянии ремонта: деньги, выделенные облсоветом, закончились, а новых поступлений ждать, скорее всего, придется долго. В одной из комнат на втором этаже отсутствует пол — как раз в том месте, куда прилетел «град», — а в соседней во время дождей протекает потолок. В общем, капитальный ремонт в музее так и не закончен, и косметический мало где проведен.
Музей был построен в 1989 году. Изначально это должно было быть вспомогательное помещение для школы (кружки, спортивные секции), которая находится через дорогу и больше не функционирует, поскольку была полностью уничтожена во время обстрелов 2014 года. Но на одном из заседаний местной администрации приняли решение, что городу крайне необходим свой музей, поэтому здание вводилось в эксплуатацию уже в этом качестве. Поначалу там проходили временные выставки, посвященные истории города и трехсотлетию Станицы Луганской, а с 1991 года появилась постоянная экспозиция. По словам Елены Петровны — смотрительницы музея, работающей там с 1989 года — «решили возродить казачество. Если раньше нельзя было такой вопрос и поднимать, то в 90-м году подумали и решили, что если это будет на культурных началах, если это будет музей, если это будет о традициях, о заселении донскими казаками нашего края, о быте казаков, то пусть это будет».
Так в 1991 году на руинах СССР стало возможным говорить на прежде запретные темы, которые теперь уже больше не шли вразрез с официальной идеологией новой власти, пришедшей на смену советской. Продлится это до 2015 года, когда вдруг окажется, что о донских казаках говорить снова нельзя, да и сами они уйдут на ту сторону линии разграничения. Таким образом, являясь де-юре краеведческим, де-факто музей долгое время был этнографическим. Не только основная экспозиция была посвящена донскому казачеству: в музее регулярно проходили мероприятия, связанные с казачьими обычаями и ритуалами. Например, ввиду отсутствия у города своего ЗАГСа, регистрацию браков проводили в помещении музея — и, по желанию, ее можно было оформить соответственно казачьему свадебному обряду. Или проводы в армию, когда молодым призывникам мужчины в казачьем облачении читали напутствия и вручали по мешочку с родным черноземом, дабы те наверняка вернулись домой.
Летом 2014 года, во время самых активных обстрелов, музей был сильно разрушен: были повреждены внутренние коммуникации, кровля. Сотрудницы музея, многие из которых жили не непосредственно в Станице, а в соседних селах, преодолевали по 5-7 километров пешком, чтобы спасать экспонаты и фонды, а также приглядывать за самим музеем, в котором из-за повреждений не было ни света, ни воды, ни тепла.
— Бывший заведующий — он выехал вообще в Россию. Остальные — они все работали до 2014 года. В 2014 году, конечно, в связи со всеми этими действиями осталось их всего четыре человека: Татьяна Ивановна (научная сотрудница), Елена Петровна (смотрительница), Тамара Юрьевна (техническая работница), Наталья Васильевна (научная сотрудница, сейчас уже на пенсии) — они тут практически каждый день были, не получали ни зарплаты, ничего, — рассказывает Вячеслав Борисович, нынешний заведующий музеем.
Вот как описывает Елена Петровна будничный выход в музей в конце 2014 — начале 2015 года: «Очень тяжело было добираться до работы. Иду. Обстрелы днем. Утром иду одна, никого нет, зима. Дохожу. Работала у нас работница такая, Ольга Валериевна, это расстояние где-то километра три до нее, за это время я несколько раз приседаю, где-то в окопчик ложусь. Я слышу, что начинается обстрел, миномет работает. Мы уже знаем, что такое “миномет”, что такое “васильки”, “гвоздики”, “грады”. Я слышу, что с горы звук пошел — выстрелили. И слышу, куда выстрелили. Направление я уже слышу, куда полетит, то ли туда, то ли сюда. В мою сторону — и я уже ищу, где бы мне спрятаться. И тоже мысль работает, что может же и сюда попасть, и никто не узнает, куда я делась. Мы шли, и нам надо было делать, надо было спасать». В декабре 2014-го музей остался без охраны в ночное время суток — тогда же и были замечены первые акты мародерства: «Не было ни окон, ни дверей. Выбитые окна мы заваливали всяким хламом, чтобы просто так нельзя было зайти, а нужно было лезть, надо было все это разбирать. Окна — здесь решетки, а от сквозняков, всех природных явлений сначала стеклилось, потом я ходила в администрацию, там дали гидробарьер — такая ткань, не пропускающая воду».
Для работниц музея, проработавших в нем более десяти лет, музей, видимо, стал родным местом, раз они пытались спасти все, что можно было, — под обстрелами. И несмотря на то, что официально им сказали больше не приходить. Никаких зарплат, социальных гарантий, начисления трудового стажа. Как оказалось много позже, ни на какую компенсацию от государства за этот труд после боевых действий они тоже рассчитывать не могли. «Мы днем, когда приходили, брали какой-то кусочек зала [одного из], складывали [то, что там находилось], если это мелкие экспонаты — складывали в коробки, если это бьющееся — мы заматывали, паковали в какую-то бумагу. Когда стало протекать — там огромная дыра была над хранилищем — мы вдвоем с Владимиром Васильевичем стеллажи тягали, девчата носили газеты, бумаги, экспонаты, которые оставались, в такое место, где не текло, в вестибюль заносили, в большом зале у нас две пробоины было», — рассказывает Елена Петровна.
Через какое-то время стало понятно, что в самом музее ничего больше сохранить не удастся и нужно искать для фондов новое, более безопасное место. Таким местом оказалось бомбоубежище под музеем. Туда сносили экспонаты, там же прятались во время обстрелов, а с июля по сентябрь 2014 года там даже постоянно проживали местные жительницы и жители. «В январе 2015-го ходили на планерки в администрацию — каждый понедельник были планерки — и на одной из планерок сказали, что рабочий музея заболел [получил гематому мозга в декабре 2014-го во время обстрела, понадобилась операция, трепанация черепа], остались одни женщины, которым тяжело все это носить. От разных предприятий выделили людей, которые помогли перенести все в подвал. Общими силами спускали экспонаты в подвал. Потом, когда уже начал течь подвал — это была беда страшная. В 2015 году люди уже в бомбоубежище не жили, иногда приходили во время обстрелов несколько человек. Когда подвал начал протекать — подставляли под течь ведра, банки, корыта [потом все это выливали, но все равно было много сырости]», — рассказывает Елена Петровна. В 2015-м начались первые кровельные работы. Они были сопряжены с опасностью для жизни и здоровья, поскольку музей находится всего в 200 метрах от линии разграничения. Так, в это время при замене окон муж Елены Петровны был обстрелян снайпером со стороны ЛНР.
Почему же за эти восемь месяцев, когда сотрудницы ходили на работу под обстрелами, им не выплатили зарплату? Объясняется это тем, что Станично-Луганский краеведческий музей не является самостоятельным структурным подразделением, это филиал Луганского областного краеведческого музея, а значит, все финансирование идет через него — и оплата коммунальных, и выплата зарплат, и решение о необходимости ремонта или смены основной экспозиции. И если вдруг оказывается, что областного музея больше нет, значит по бумагам больше нет и филиала. Как объясняет Татьяна Ивановна, научная сотрудница музея, «у Луганского областного краеведческого музея в городе Старобельске перед нами нет кредиторской задолженности». Конечно, нет. Ведь последний аванс работницы Станично-Луганского музея получили в июле 2014-го, а областной музей был перенесен (без каких-либо задолженностей по зарплате) на базу районного в г. Старобельске весной 2015-го. И этот бюрократический кульбит, который на письме кажется нелепой путаницей, на деле оказывается непреодолимой преградой, решить которую можно только в суде (которого, кстати, в Станице Луганской нет, а возможность частых поездок на судебные заседания в другой город слабо мотивирует).
Официально свою работу музей возобновил весной 2015 года. В апреле появился новый заведующий — Вячеслав Борисович: «Ко мне обратились сотрудники музея с таким предложением, чтобы я занял это место. В общем, я дал согласие. […] Я, когда пришел в 2015 году, у меня и задача такая была — взять тех людей [которые работали до начала войны], потому что я сам особо музейное дело не знал и не мог разобраться ни с экспонатами, ни с тем, что было». В июне 2015-го экспонаты стали доставать из подвала: мыть, чистить, сушить, проветривать — одним словом, приводить в порядок. Провели ревизию, учет, первичную инвентаризацию. Потом было выделено на ремонт около миллиона гривен, которых, разумеется, не хватило — на данный момент полноценно функционирует, в основном, только первый этаж. Наиболее основательный ремонт был проведен в подвальном помещении музея — в бомбоубежище. Связано это, видимо, с тем, что на ремонт подвала деньги выделяло не государство, а Агентство по делам беженцев при ООН. После основных ремонтных работ взялись за пополнение фондов. «У людей случайные находки, они приносят их нам в музей, мы пытаемся их собирать, систематизировать, вводить в научный оборот. Нам военные помогают. Сейчас много материалов бывает бесхозных, выброшенных. Разрушенные дома. В общем, что мы можем — то мы сегодня делаем», — рассказывает Вячеслав Борисович. В фонды — основной и научно-вспомогательный — идет все, что несет хоть какую-то историческую ценность: это и посуда, и одежда, и разнообразные предметы быта и инструменты, фотографии, книги, осколки мин и снарядов. Иногда в фондах (которых уже больше тысячи единиц) оказываются странные и нелепые вещи вроде выцветшей кепки конца девяностых с надписью “СССР”, но музей все принимает и все хранит, ведь музею не на кого рассчитывать, кроме себя: никто не пришлет сюда набор каменных орудий позднего палеолита или коллекцию пернатых птиц края.
В данное время постоянная экспозиция в музее отсутствует: распоряжение о необходимости сменить ее пришло из областного музея — в связи с новыми политическими реалиями выставки о донском казачестве быть здесь больше не может. Экспозиция должна быть исключительно краеведческая и включать в себя исторический отдел и отдел природы. План этой новой краеведческой экспозиции заказывается и оплачивается областным музеем, но тратить деньги областной музей пока не спешит, поскольку станичный музей находится в зоне разграничения, а значит, потенциально может быть еще раз разрушен. Или даже не раз. В результате мы имеем кардинальную смену курса выставочной деятельности музея — теперь все происходящее в нем соответствует запросам нового времени и проникнуто духом гражданского патриотизма. Ведь, как и в любом госучреждении, план работы и бюджет утверждаются на год, а значит, весь год должен быть наполнен событиями, поэтому сотрудницы и сотрудники организовывают временные выставки и проводят тематические мероприятия, приуроченные к основным коммеморативным датам вроде Дня независимости или Дня вывода войск из Афганистана.
Так, в 2017 году в музее состоялось 8 выставок — были выставлены и детские поделки к Пасхе («Котилася писанка від Станиці до Львівщини»), и работы пенсионеров, для которых в Доме культуры организованы кружки, где они могут рисовать, вязать, вышивать и т. д. Кстати, временная выставка вышиванок местных рукодельниц тоже состоялась. А 18 мая 2018 года в музее открылась передвижная фотодокументальная выставка, посвященная борьбе ОУН-УПА с нацизмом в годы Второй мировой войны под названием «УПА — відповідь нескореного народу. Повстанці проти нацизму і комунізму». На протяжении двух месяцев эта выставка колесила по Луганской области — видимо, с благой целью просвещения, смены идеологического дискурса, выстраивания новой исторической правды. (В Станице Луганской первыми ее посетили школьники.)
Ко Дню государственного флага Украины в музее открылась выставка — коллекция флагов «Єдність світу в серці України», на которой были представлены флаги областей, областных центров, городов и поселков Украины, а также Европейского Союза, Голландии, Молдавии. Выставка флагов состоялась по просьбе местной администрации, которая собрала коллекцию из 600 небольших флагов и 250 больших. «Гостей в Станицу приезжает очень много, а прапоры эти выставляют только на мероприятиях, потому что негде их больше поставить. Ну, они просят, чтобы мы сделали в здании музея такую выставку», — говорит Татьяна Ивановна.
И в этой несколько китчевой и поверхностной трактовке сущности музейной работы героический подвиг музейных сотрудниц растворяется, как в кислоте. Они спасали все самое ценное из руин, но сейчас все выглядит так, будто они спасли руины. Идея музея утопична: он давно уже вырос из своей первоначальной функции амбара. Это место, в котором прошлое, каким бы оно ни было, сталкивается с настоящим — с рефлексирующим и анализирующим настоящим, с настоящим, которое признает и ошибки прошлого, и свои, и не боится говорить — это столкновение дает надежду о будущем. В случае станичного музея столкновение руин прошлого с руинами настоящего дает нам лишь повод к тягостным размышлениям об устройстве нашего государства. А ведь большинство краеведческих музеев в Украине, особенно если речь идет о районных центрах и небольших городках, — это чудом сохранившаяся с 50-х–60-х годов рыба в формалине: уже давно не такая блестящая чешуя, но хотя бы форма еще не совсем расплылась.
Фото: Валентина Петрова, Анна Щербина
Текст опублікований у рамках журналістського проекту «Невидима праця». Проект реалізовано за підтримки Фонду ім. Рози Люксембург в Україні.
