Изобретая экологии: Хащи как процесс

До 15 сентября можно проголосовать за проект «Парк Научной Рекреации» на конкурсе Общественного бюджета Киева. Проект парка планирует продолжить работу платформы городской культуры «Хащи».

Упомянутый в тексте фильм «Оползень» (реж. Алексей Радинский, 2016) будет доступен для просмотра онлайн на сайте фестиваля этнографического кино «Око» с 12 по 19 сентября.

Хащи или Гаражи на улице Петровской — это точка взаимонаслаивания разных контрдоминантных социальных форм: субкультурных движений (граффити- и нойз-комьюнити, панков), квир-моды (Цирка провокационной моды «Орхидея»), сообществ ботаников, групп левых активистов(-к), работниц(-ков) современного искусства (Центр визуальной культуры) и других. Спускаясь со Львовской площади вниз по лестнице, мы наслаиваемся на Хащи подобно тому, как массы раскисшей земли наслаиваются друг на друга в этом месте, перемещаясь вниз по склону (Хащи расположены на оползне).

Такая созвучность окружающей среды и человеческих инициатив заставляет по-новому понять слово «экология». Экология — это не просто гармоничная естественная система, но сеть связей между средой, ее элементами и эффектами¹Мы понимаем экологию несколько шире, чем раздел биологии об окружающей среде. … Continue reading. Вдохновившись работой исследовательницы Изабель Стенгерс и тем, как ее понимает художница Руфь Дженрбекова²Детальнее см. выступление Руфи Дженрбековой на онлайн-конференции «Меняющийся … Continue reading, мы предлагаем назвать такую сеть экологией практик — не разбросанных без дела вещей, довлеющих своей гармонией, но активных взаимодействий между листьями и насекомыми, свежим воздухом и людьми: ботаниками, заботящимся о локальной флоре, вибрациями с нойз-концертов и популяциями долгоносиков, геологическими процессами (оползнем) и сообществом, изобретающим альтернативную, менее репрессивную форму сосуществования. Таким образом, мы предлагаем понимать Хащи не просто как географическое место, часть городского пространства или отметку на гуглкарте, но как лабораторию, динамическую сеть практик, экспериментирующих с новыми и забытыми способами сосуществования групп, не объединенных общими идеологическими взглядами (много ли общего в политической повестке цирка «Орхидея» и граффити-команды «ETC»?) или единой системой иерархий. 

В этой лаборатории, где исследователи — это одновременно и исследуемые, предпринимаются усилия по изобретению форм социального, построенных скорее не на исключении (как, например, «Украина без русских» или «Европа без мигрантов»), но на сосуществовании, взаимонаслаивании³Конечно, в Хащах, особенно в их субкультурной составляющей, для которой граница … Continue reading. Такое взаимонаслаивание совсем не обязательно комфортно и, как и всякое сосуществование разного, далеко от рекламных идиллий потребительного блаженства. Оно нередко связано с неловкостью, требует уступчивости, аккуратности и уважения к внутренним правилам соседствующих групп и видов: некая иерархизированность и агрессивная маскулинность реп-сообщества не менее репрессивна, чем свойство крапивы жалить и комаров кусать, пока эти иерархизированность и маскулинность существуют наравне с другими группами. Другим важным свойством взаимонаслаивания является принципиальная размытость границ такой слоеной экологии практик: Хащи как явление принципиально нецелостно и множественно. Оно существует, как уже утверждалось выше, не только как место, но и как набор практик, среди которых и фильм Алексея Радинского «Оползень» (2016), и наш текст. Мы сосредоточимся лишь на одной зоне экологии практик Хащей, не только не имея возможности, но и не видя нужды в более целостной картине.

****

В конце «Оползня» Радинский документирует показ модельера Михаила Коптева и цирка провокационной моды «Орхидея» в Хащах: тут в первую очередь привлекает внимание нарочитая «неловкость» поз, которые принимают некоторые из моделей. Маркируя эти движения как «неловкие», наверное, стоит пояснить, что в таком случае считается «ловким». Под «ловкостью» мы понимаем особый набор усилий, направленных на то, чтобы не вызвать у кого-либо дискомфорта своим присутствием. Если проследить это явление в области сервиса, то это сверхвежливость, гендерная, телесная и ментальная конформность, а также все те невидимые с первого взгляда (не)вербальные  средства, которые облегчают процесс взаимодействия и уменьшают трения между покупателями(-ницами) и продавцами услуг и товаров. Желание и требование «ловкости» надежно спрятано в описаниях вакансий: заранее предполагается, что ты должен(-а) быть ловким(-ой), чтобы получить эту работу и продержаться на ней. Создавать неловкость или быть неловким(-ой) при этом позволено только субъектам, уже вписанным в категорию «успешности» (или уверенно идущих к этому): топ-менеджерам IT-компаний, популярным публичным интеллектуалам, подающим надежды мальчикам-математикам — этот список может продолжаться, однако всех этих субъектов объединяет освобождение от труда-по-созданию-ловкости из-за их близости к т. н. «успешности». Тут можно вспомнить квир-шоу Work in Progress, главная героиня которого, гендерно неконформная лесбиянка Эбби, находится на радикально другой стороне этого спектра. По сути, весь сериал Эбби занимается производством неловкости для окружающих: мало того что в свои 40 у нее все еще нет фулл-тайм работы и постоянных отношений, из-за своей телесной, гендерной  и ментальной неконформности она постоянно создает «неловкие» ситуации для остальных.

Возвращаясь к показу Коптева (по крайней мере к той его части, которую видно в «Оползне») можно заметить, что эта неловкость умышленно преувеличена: не только в позах, но и в самих вещах, которые демонстрируются. Но это преувеличение интересным образом работает как увеличительная линза: становятся очевидными те часто незаметные политики, которые присутствуют в «реальной жизни» и выполняют функции включения / исключения. Таким образом, сама практика производства неловкости переходит в политическое измерение, и мы можем воспринимать ее как практику по временному (а в перспективе и долгосрочному) перезахватыванию пространств, включению тех разнообразных способов-жить, которые до этого часто отбрасывались как ненужные, ненадежные, не обеспечивающие достаточно комфорта и не пытающиеся выполнять работу по сглаживанию трений. В этом смысле Хащи можно, с одной стороны, рассматривать как удачный пример этого «перезахвата», с другой — за счет нерегулярности и краткосрочности этих практик мы не можем утверждать это до конца, но можем предположить, что даже недолгий опыт подобного переживания вместе может ускорить производство неловкости в следующий раз: в другом пространстве, с другими людьми и, возможно, с другими подрывными целями.

***

Но микромасштабность этих практик относительно общего поля социального не может не вызывать сомнений. Имеют ли эти альтернативные формы политическую перспективу? Могут ли они стать хотя бы относительно всеобщими, одолев ограничение «развлекающих себя» друзей? Высокое напряжение этих вопросов продиктовано также тем, что регулярно и с поражающей самоотверженностью множество активистских инициатив тратят свои усилия на убеждение большинства в правомерности и оправданности своей политической повестки, своего варианта будущего — нередко не достигая желаемого результата.

Здесь нам кажется необходимым вспомнить размышления политического теоретика Геральда Раунига, написанные в связи с деморализацией активисток и активистов, участвовавших в движениях Occupy. Игнорируя повсеместную констатацию безрезультатности движения, Рауниг предлагает обратить внимание на ту множественность разработанных форм самоорганизации и горизонтальных способов принятия решений, которые были выработаны в рамках протестов. Переприсваивая отнятое государством, патриархатом и рынком время и пространство сейчас и здесь, как утверждает теоретик, мы кропотливо работаем над возможностью иного социального порядка, или, как следует утверждать в нашем случае, альтернативной политической экологии практик: не опосредованно, а создавая материал, фрагменты-заготовки для такой экологии. Рауниг называет такую форму политического действия «молекулярным бунтом» — одновременно разрывом доминантных социальных отношений и разработкой «молекул» — в перспективе составных частей нового мира⁴Мы крайне благодарны за перевод статьи Раунига на украинский Анне Кравец: Рауніґ … Continue reading. 

Переприсваивая отнятое государством, патриархатом и рынком время и пространство сейчас и здесь, как утверждает Геральд Рауниг, мы кропотливо работаем над возможностью иного социального порядка, или, как следует утверждать в нашем случае, альтернативной политической экологии практик: не опосредованно, а создавая материал, фрагменты-заготовки для такой экологии.

Конечно, нам хочется думать, что наше «завтра» будет состоять из взаимонаслоенного разнообразия и танцев квирных тел. И эта надежда дает сил с особым усердством хвататься за настоящее, производя будущее, которое нам уже необходимо.

Читайте также:

Привиди київських руїн

Дизайн постнеоліберального міста