С августа 2021 года между польской и беларуской границами кочуют беженцы. Польша их не впускает и вывозит обратно на Беларусь. В свою очередь, Беларусь их не выпускает обратно, заставляя повторно пересекать польскую границу.
Нина Бойченко, пока это еще было возможно, посетила польский поселок Уснаж Гурный на границе с Беларусью, в лесу возле которого застряли 32 человека из Афганистана. Про то, как правозащитники и пограничники борются друг с другом за судьбы этих людей, читайте в ее репортаже.
Там уже не до шуток
— Тут вот спутниковые телефоны, их нужно как можно быстрее передать, — говорит хозяйка квартиры, указывая на пакет.
Мы стоим в тесной комнате, вокруг разбросаны вещи. На лежащем на полу сером свитере примостился кот. Другой отирается о мою ногу. Девушка хаотично пакует сумку, объясняя, кому и что нужно передать. Это уже второй варшавский адрес, по которому мы приехали, чтобы забрать вещи на границу.
— Вот, держи! Главное — это аппаратура, главное сейчас — это иметь с ними связь! Езжайте осторожно и берегите себя — там уже не до шуток, — предупреждает хозяйка, закрывая за нами дверь.
Открываю багажник, пакую туда два рюкзака с теплыми вещами и спутниковые телефоны. Мы должны были выехать еще несколько часов назад, но из-за просьб волонтеров собрать передачи наш отъезд затянулся.
Передать спутниковые телефоны будет нелегко: люди в лесу со всех сторон окружены пограничниками. К ним даже правозащитников не подпускают.
Сажусь в машину, и спустя 20 минут мы уже на автостраде. Нас пятеро, мы едем двумя машинами. От Варшавы до польско-беларуской границы — 4 часа пути.
Контроль
Подъезжаем к поселку Уснаж Гурный, в лесу возле которого застряла группа из 32 человек. Темнеет. Ехать осталось всего 10 километров. На встречной полосе появляется пограничный патруль, и спустя секунду военные включают сирену, призывая нас остановиться. Прижимаемся к обочине. Проверив наши документы, пограничники допытываются, какова цель нашего визита и зачем нам такие большие машины (мы действительно приехали на микроавтобусах — на этих машинах, при желании, можно бы было перевезти несколько человек).
— Буду говорить прямо: у вас большие машины, вы являетесь объектом нашего пристального внимания, мы понимаем друг друга? — спрашивает, смотря мне в глаза, пограничник.
— Мы просто делаем свою работу, — отвечаю.
— Мы свою тоже делаем, — заверяет молодой человек, записывая регистрационные номера наших машин, личные данные и показатели пробега.
Двигаемся дальше. Спустя несколько минут мы уже в поселке. Останавливаемся под магазином, из-за угла выезжает новый патруль. Ситуация повторяется.
— Зачем вам такие большие машины, — задает все тот же вопрос следующий пограничник.
— Какие есть, — отвечаем.
— Знаете ли, у нас тут не безопасно, лучше бы вы обратно ехали, — говорит сотрудник, записывая наши данные.
— Не стоит о нас беспокоиться, — отвечаю вежливо.
Выхожу из машины. Поселок практически не освещается — вокруг только лес. В воздухе чувствуется напряжение: еще недавно здесь проезжала одна машина в день, сейчас — всюду патрули, СМИ, правозащитники и перепуганные местные жители.
Что происходит: стороны и жертвы конфликта
Лукашенко
В ответ на санкции Евросоюза, введенные в августе этого года, Минск начал разжигать миграционный кризис на польской, литовской и латвийской границах.
Схема действий довольно проста. Минск агитирует желающих убежать из своих стран людей приезжать в Беларусь, откуда они уже смогут пересечь границу с Польшей и оказаться в Евросоюзе. Таким образом Минск, предоставляя свою территорию в качестве транзита, создает Европе проблемы, а себе — капиталы. Ведь визу в Беларусь получить хоть и легко, но дорого.
На арабоязычном фейсбуке существуют тематические группы, информирующие, как попасть в Республику. В объявлениях также подается цена и контактный телефон. По прилету в Минск людей доставляют на границу, пересечь которую они должны уже самостоятельно. Некоторые добираются на границу собственными силами. Цена вопроса колеблется от 100 до нескольких тысяч долларов.
Польша
Польша, в свою очередь, ведет незаконную политику пушбэков (push-back), упорно называя бегущих от войны людей «нелегальными мигрантами».
Push-back — это так называемое «отбрасывание», в рамках которого пограничные войска заставляют эмигрантов и беженцев обратно пересекать границу страны, из которой они прибыли. Эта практика является прямым нарушением конституционных прав человека и Женевской конвенции.
Если у человека, пересекшего границу, нет визы — он действительно нелегальный мигрант. Но если человек заявляет (а он заявляет), что хочет просить убежища — тогда он не обязан иметь визу, он убегает и ищет убежища. В этом случае миграционные службы обязаны принять у человека заявление и начать процедуру проверки. И пока соответствующий орган не выдаст решения о признании (или непризнании) за человеком статуса беженца, Польша обязана предоставить ему временную крышу над головой, воду и еду — это гарантии международного права.
Тем не менее, официальная линия польских властей гласит, что на территории Польши беженцев нет. Есть только попытки нелегально пересечь границу людьми с беларускими визами, которых Лукашенко не пускает обратно.
В связи с чем польские пограничники просто вылавливают людей в приграничных лесах и деревнях и вывозят обратно в Беларусь, ломая им напоследок телефоны, чтобы свести на нет коммуникацию и возможность фиксировать происходящее.
Поляки оставляют людей просто среди леса или прямо под ногами беларуских военных, которые, в свою очередь, заставляют их идти обратно. И так по кругу.
Правозащитники и активисты
Правозащитники, в свою очередь, также мониторят приграничные территории, пытаясь найти выходящих из лесу людей раньше, чем это сделают пограничные войска. Когда им это удается, они быстро фиксируют личные данные и истории людей, меняются номерами телефонов. Правозащитники также подписывают доверенности, благодаря которым человек становится клиентом правозащитной организации, а значит — получает адвоката, защищающего его права. В теории. На практике польские пограничники так и не подпускают адвокатов к клиентам, уничтожают доверенности и вывозят людей обратно в лес.
С людьми, которые разбили лагерь между границами двух государств, правозащитники и активисты общаются с помощью рупора, стараясь задавать закрытые вопросы, чтобы люди могли отвечать только «да» или «нет». Иногда им удается обменяться сообщениями, а иногда мешают пограничники, заводя, например, моторы в технике. Тогда уже ничего не слышно.
Люди
Жертвами обмана Лукашенко и мигрантофобии польских властей в основном стали выходцы из Афганистана, Ирака, Сирии и Конго, а также единичные граждане Сомали, Йемена, Египта, Камеруна и Таджикистана.
Приезжая на границу (и платя за эту возможность большие деньги), люди не подозревали, что окажутся инструментом в руках Лукашенко. У них нет с собой теплой одежды, лекарств, еды. Нет контакта с семьями и близкими. Не к кому обратиться за помощью.
Люди пьют воду из болотистых ручьев, питаются найденными яблоками и кукурузой.
То-то и оно
Под местным магазином стоит компания молодых людей, на ступеньках лежит колонка, ребята слушают рэп и смеются — это, пожалуй, единственные тут люди, в чьем поведении не чувствуется напряжения.
Покупаю воду и направляюсь к машине.
Из-за угла выходит пара журналистов, довольно громко обсуждая ситуацию на границе. Один из них почти наталкивается на стоящую рядом женщину, но успевает увернуться.
— Слишком много людей в последнее время, непривычно, наверное? — заговариваю я, подходя к ней.
— Много. Я столько за последние годы не видела, — отвечает. — Ночью летают вертолеты, освещают улицы. Жутко становится, когда вижу этот луч света.
— Страшно?
— Страшно. Страшно, что людьми играют. Не знаю, кто прав. И никогда не узнаю. Знаю только, что люди в лесу стали игрушками и что это — бесчеловечно.
Мимо нас проезжает очередной патруль, притормаживает, женщина смотрит настороженно, но продолжает говорить.
— На днях я слышала выстрел со стороны леса — у меня прямо колени подогнулись, я уже не выдерживаю этого напряжения. Можно ли решить этот конфликт человеческим путем?
— Можно, — отвечаю.
— А решат ли?
— Не думаю.
— То-то и оно, — печально бормочет женщина, — то-то и оно.
Но руки мои чисты
Под конец августа Польша заявила, что с радостью поможет Беларуси и обеспечит людей в беларуских лесах (настаивая, что в польских лесах беженцев нет) всем необходимым. В этих целях Варшава выслала фуру с гуманитарной помощью (палатками, одеялами и средствами личной гигиены), прося официальный Минск принять помощь. Фура приехала на границу и ждала разрешения на въезд одновременно с тем, как польские пограничники выпихивали людей в Беларусь. А беларуские — обратно.
Мы подъезжаем к пограничному пункту, пытаясь найти конвой с гуманитарной помощью. Спустя пять минут езды вдоль очереди из фур находим нужную.
Водитель от скуки прохаживается возле машины. Пытаюсь с ним заговорить, но он сбегает от разговора в кабину, плотно закрыв за собой дверь.
Польша знает, что Беларусь не примет помощь, но не в помощи дело, главное — это жест.
По-человечески тяжело
Становится поздно, решаем ехать ночевать к знакомому местному жителю. Договариваемся, что если одну из наших машин остановят, другая поедет дальше, стараясь не привезти пограничников к дому этого человека.
Вокруг темень. Едем по проселочной дороге за машиной приятелей. Продвигаемся медленно, чтобы не сбить какое-то животное. Здесь много оленей. Спустя минуту на хвосте появляются пограничники. Включают сирену, призывая нас остановиться. Приятели успевают свернуть, мы прижимаемся к обочине.
Пограничников четверо. Двое из них в полной экипировке: жилеты, маски и автоматы. Один, что без маски, совсем молод — ему на вид лет 20. Другой, постарше, спрашивает наши документы. Мы предъявляем.
— Где вторая машина? — спрашивает пограничник. — У вас было две.
— Поехала дальше.
— Куда?
— Не знаем, мы ехали за ними.
— Можете им позвонить и спросить, куда вы ехали?
— Не можем, нет связи.
Пограничник берет наши документы и идет к машине, двое с автоматами остаются стоять при обочине. Мы слышим, как тот, что с нами общался, пытается продиктовать наши данные по телефону. Его не слышат. Связи тут действительно нет, только беларуская.
Наконец он возвращается с документами.
— Можно вопрос? — спрашиваю.
— Можно.
— Что вы обо всем этом думаете?
— Мне тяжело.
— По-человечески или по работе?
— По-человечески, — отвечает пограничник. — По работе тоже, — добавляет спустя пару секунд.
Не знаю, что себе ответить
Распрощавшись с пограничниками, паркуемся на территории местного жителя. Вокруг ни одного фонаря, единственный источник света — это дом, примыкающий к лесу. Небо затянуто тучами. Влажно. Тихо.
Нам открывает мужчина, у него грустные глаза и доброе лицо. На входе в его уютный дом большой белый пес облизывает мне руку.
— Я переехал сюда несколько лет назад. Чтобы тихо было, — рассказывает хозяин дома. — Еще неделю назад пограничники со скуки на чай к нам ходили. Милые люди были. А теперь — бьют прикладом в окна автомобилей, документы проверяют, — продолжает, накладывая нам ужин.
— За последние 10 километров нас остановили 4 раза, — отвечаю. — Один из последних пограничников был даже милый.
— Я одного не понимаю, почему они выполняют эти нацистские приказы? — мужчина в сердцах ставит на стол тарелку с макаронами. — Почему заставляют изнеможенных людей вновь перелазить через колючую проволоку? Почему не отказываются? Ведь при отказе они не пойдут под трибунал. Практика пушбэков нарушает конституцию, то, что они делают — незаконно. Они присягали конституции, а не властям! Почему человек так держится за свое теплое место? Почему собственная зарплата важнее жизни другого? Где эта граница человечности?
— Не знаю, что тебе ответить.
— Сам не знаю, что себе ответить, — тихо говорит хозяин дома, упираясь взглядом в стену.
Лагерь
7 утра, стоит легкий туман, от росы уже промокли ноги, холодно.
Перед нами лагерь активистов и правозащитников: 4 палатки и около 10 машин.
Сразу возле лагеря стоят в ряду пограничники, контролируя доступ к группе беженцев. Еще пару дней назад к людям можно было подойти, а сейчас активистов оттеснили так, чтобы никого из сидящих в лесу не было видно.
Из палатки выходит сотрудница одной из правозащитных организаций. В руке держит кружку и парящий термос.
— Мы привезли вам вещи, — говорю.
— Спасибо, сейчас заберу.
— Как тут?
— Холодно, все люди в лесу уже заболели. У многих болят животы, наверное, из-за воды. Тут же болота.
Через несколько дней работница польской правозащитной организации «Хлебом и солью» расскажет мне о том, как они нашли беременную женщину, которая провела в лесу две недели, и про мужчину с сахарным диабетом, который впадает в спячку, но ему отказываются вызвать скорую.
«Люди показывали нам синяки от побоев, рассказывали, как пограничники спустили на них пса. А когда они говорили беларусам, что не хотят уже идти в Польшу и хотят выйти, те начали стрелять вокруг их стоп, заставляя перелазить обратно», — добавит правозащитница.
А пока мы едем вдоль границы. За контрольной полосой Польша уже проложила ограждение из колючей проволоки высотой около метра. В прошлом месяце Украина передала Литве 38 тонн такой же проволоки в рамках гуманитарной помощи.
Останавливаюсь возле места, где ограждение немного изогнуто. Рассматриваю режущие шипы, пытаясь найти следы крови — совсем скоро в сети начнут появляться фотографии израненных ног людей. А через неделю беларуские пограничники выложат первое видео с изувеченным трупом оленя, который на бегу напоролся на проволоку.
Личностный фактор
Мы возвращаемся в Варшаву по пустой дороге. Спустя несколько дней польское правительство введет чрезвычайное положение, и активисты, СМИ и правозащитники должны будут покинуть приграничную зону. Все будут выезжать в спешке, чтобы успеть покинуть территорию до полуночи. На выезде создастся вереница из машин активистов. А на въезде — из машин военных и полиции.
В день принятия решения о введении чрезвычайного положения в Варшаве начнется протест. Люди соберутся под Сеймом, чтобы выразить солидарность с мигрантами и беженцами, а группа активистов разобьет лагерь и начнет голодовку. Полиции будет больше, чем участников.
Правозащитные организации объединятся в единую мониторинговую группу, которая продолжит фиксировать происходящее на приграничных участках, не вошедших в зону чрезвычайного положения. Активисты будут ездить по приграничным селам, рассказывая местным жителям, как можно помочь беженцам, не нарушая при этом закон.
Тем не менее, в приграничной зоне в районе Уснажа Гурного все еще действует режим чрезвычайного положения. Свидетелей уже нет. Все уехали. Остался только личностный фактор: иногда людям все-таки удается попасть в руки более человечных пограничников, которые позволят снять видео о том, что происходит. Иногда удается пройти. Или получить воду. Ну, или пулю у стоп — тут уж как повезет.
В субботу ночью (18.09) температура опустится до 3 градусов, а в воскресенье (19.09) польская пограничная служба сообщит о первых трупах. Это будут трое мужчин из Ирака.
В то же воскресенье в рапорте беларуской пограничной службы появится информация о найденном трупе женщины. В сообщении будет сказано, что на польской контрольной полосе недалеко места, где был обнаружен труп, видны явные следы перетаскивания тела из Польши в Беларусь.
В описании произошедшего укажут: «У трупа находились трое детей в возрасте от 7 до 15 лет, а также мужчина и пожилая женщина. По их словам, их заставили идти до границы, а затем перейти польско-беларускую границу под угрозой применения оружия».
Текст подготовлен в рамках проекта «Школа социального репортажа» при поддержке Фонда им. Розы Люксембург в Украине.
Читайте также: