С 16 сентября 2021 года привычная жизнь людей в доме на Успенской, 4, в очередной раз замерла. Каждые полгода им отключают электроэнергию. Летом 2016 года это забытое общежитие возле монастырского дворика стало сквотом — домом для более сотни вынужденных переселенцев. Они самостоятельно заселились, сделали ремонт, провели проводку, но заключать с ними договор об оплате коммунальных услуг не хочет ни балансодержатель здания, ни областной совет, ни облэнерго. Сменяющие друг друга чиновники заявляют СМИ, что здание заселено бомжами, а им самим говорят: «Вас здесь нет».
«Полiтична критика» побывала в гостях у жильцов «Успенки», чтобы узнать, как они создали своё сообщество, как живут и о чём мечтают.
***
Шесть вечера. Ровно квартал до парка Шевченко. Иду в проход между зданием капитании одесского порта и рыжим кирпичным генконсульством Польши. Вперед по дорожке — небесно-голубой женский монастырь, слева — ворота во двор «Успенки». Здесь меня встречает Анна Чижова, невысокая бойкая женщина с кудрявыми волосами. В сквоте она живёт с самого начала и успела основать швейную мастерскую. Сегодня её утро началось с акции протеста перед областным советом. Днём — встреча с юристами. В ночную смену — бегом на подработку, пока простаивает мастерская. Она быстро вводит меня в курс дела.
— Утром мы протестовали с плакатами. В облсовете ответили, что рабочая группа будет создана в понедельник, то есть пятница, суббота, воскресенье — без электроэнергии. В субботу мы перекрывали дорогу, чтобы обратить на себя внимание. К общему решению никто не пришёл и ничего не предлагается, чтобы нас куда-то переселить в комфортные условия, а всё-таки восьмой год война.
Во дворе её поставленный голос теряется в гуле мотора электрогенератора. Машина ГСЧС приезжает трижды в день и даёт электричество по расписанию: утром с 6 до 9, с 13 до 14 в обед и вечером с 18 до 22. Топливо, обслуживание, персонал — за счет облсовета.
Анна добавляет, что в этот раз свет отключили за «несоответствие пожарным нормам». Проводку-разводку делали своими руками, но добиться оформления договора об оплате коммунальных услуг никак не получается: дом выведен из эксплуатации балансодержателем — КП «ОБЛТРАНСБУД». Генератор, однако, подключают в эти же «аварийные сети».
По двору быстро проходит погруженный в свои мысли мужчина, Анна здоровается с ним. «Это из старожилов», — объясняет она.
Мы отходим в сторону первого парадного, подальше от шума. На кирпичной стене — доска объявлений с черно-белой фотографией кота. У входа — деревянный стол и две лавки под белым зонтом, небольшой цветник. Из парадного выходит пожилая женщина с вопросом, кто я и что делаю. Представляюсь и предлагаю поговорить. Она сразу теряет ко мне интерес: «Заюшка, у меня дети там».
На входе по правую руку — уголок с декоративными тыквами. В самом парадном темно. Поднимаю голову — вверх идут три витка голой каменной лестницы. В пробивающихся лучиках солнца танцует тяжёлая пыль. Пытаюсь навести резкость кадра в полутьме.
— А у вас какая задача: показать нас в лучшем или в худшем свете? — интересуется Чижова. Я теряюсь и не успеваю ничего ответить. — Объясню, почему такой резкий вопрос. У нас просто когда Гриневецкий встал на пост (главы Одесской обладминистрации, в ноябре 2020 года. — Прим. ред.), через пару месяцев по новостям он сказал, что будут выставлены на продажу объекты. Перечислил все и отметил Успенскую, 4, «которая заселена бомжами». Приходили журналисты, комиссия. А затем вышла статья с фотографиями. Вот Маразлиевская — так она в идеальном состоянии, хотя там тоже есть аварийные участки, а наши снимки — только самые худшие.
Анна ведёт меня дальше по коридору к своей квартире. Гремят ключи. Заходим.
— Сейчас не работаю. На генераторе нельзя подключать швейную технику. Заказы стоят, — в комнате, разделенной на спальную и рабочую зоны, стоит манекен в недошитом бирюзовом платье. — Как остановилось, так и осталось. Две недели бегаю, потому и беспорядок.
Анна оформила свою небольшую швейную мастерскую «Берегиня-UA» как ФП в 2019 году. На нескольких столах стоит швейное оборудование, а на ширме висят готовые изделия: вышиванки, блузки и джинсовые рубашки — здесь они обретают новую жизнь с помощью машинной вышивки. На полках — бобины цветных ниток. Стена у окна — до самого потолка в рамках с сертификатами и благодарностями. Большой стол у кровати обычно служит для раскроя, сейчас на нём лежит книга для предпринимателей «Богатый папа, бедный папа». В мешках по углам — ткани: свои заказы никто не забирал, клиенты поддерживают женщину.
По образованию Анна Чижова — педагог, но работала то в торговой сети, то в транспортной компании. Её семья бежала сразу, как в Донецке начались боевые действия: схватили документы и в бомбоубежище, затем на автобус к бабушке, и следующий автобус — в Одессу. Здесь она сразу позвонила в филиал последнего места работы — отказали: берут только до 30, а ей 36 и трудовая книжка осталась в Донецке. До холодов успела устроить детей в школу. И старшего, и младшего: руководство школы шло на встречу. Так же повезло и устроиться на работу в химчистку. На собеседование она пришла без резюме, в старых мужских туфлях и плаще.
Юрий, супруг Анны — резервист первого эшелона, по образованию филолог. Пока супруга трудилась в химчистке — работал на стройке и со временем обучился на альпиниста-высотника.
На тот момент общая сумма государственной помощи на семью рассчитывалась как 442 грн на взрослого и 1000 на ребенка при условии официального трудоустройства. Два года семья вчетвером ютилась в девятиметровой комнате на посёлке Котовского. Среднюю цену в 10 тысяч за двухкомнатную квартиру сложно потянуть, ведь и на питании нельзя экономить: у сыновей порок сердца.
Мы выходим во двор и направляемся в часть дома, оборудованную под детский центр. Сейчас занятия не ведутся, женщины посочувствовали работникам ГСЧС: дали им ключи, кофе, чай, сахар. Там отдыхают между дежурств. Голоса снова тонут в гуле электрогенератора.
Стены в помещении затейливо выкрашены в пастельные цвета, в коридоре большой книжный шкаф и столик с электрочайником. На голубой железной двери табличка в рамке: «Одеський благодiйний фонд “Шлях додому”», «Дитячий центр “Щасливi долоньки”».
— Его мы делали для детей переселенцев, не только здесь живущих, но и вообще для льготных категорий. Занятия у нас бесплатные. Аня, организовавшая и ведущая этот центр, постоянно освежает знания. По сути, это работа с ПТСР от военных действий. Здесь они рисуют, лепят, — рассказывает Анна
Здесь всё как в образцовом детском саду: зона с партами, полки с игрушками и поделками, шведская стенка, хулахупы. В одном из уголков замечаю отпечатки детских рук. Посреди зала — несколько сваленных в кучу матов: тут и отдыхают гсчсники.
Заходим в танцевальный зал. Здесь внушительных размеров синий теннисный стол и зеркала вдоль стены.
— А к поликлинике приписаны, что поближе, там же и декларации. Говоришь, что с Успенской, 4, и они понимающе кивают: «Аа, это вы! Ну и правильно сделали». Никогда негатива со стороны обычных людей мы не получали, — говорит Анна, пока мы идём по коридору.
В последний зал дверь открылась с трудом. Проводку туда ещё не провели и ничего не ремонтировали. Анна делится, что здесь планируют создать отдельную общую мастерскую для всех рукодельниц «Успенки» и других одесских мастериц.
— Каждый месяц моя семья собирает несколько мешков вещей в Авдеевку. Тут мы хотим создать социальный бизнес-проект, чтобы именно эта мастерская оплачивала допомогу сирым зонам. У нас кто-то цветы мастерит, кто-то бисером вышивает. С одной стороны будут висеть вышиванки, сумки, с другой — хендмейд.
В дверях на выходе во двор сталкиваюсь с высоким гсчсником. Глухим голосом из-под усов он нехотя отвечает, что работает сутки через трое, и закрывает за собой дверь на ключ.
Анна Чижова вызванивает соседку, чтобы она вышла во двор показать свои работы. Женщина спешно выходит с сыном и охапкой вещей. Заодно на крыльцо выходит высокая блондинка и держит фонарь, пока я фотографирую вышитые бисером картины и блузки.
— Я ведь не выхожу никуда, у меня дочь, Настенька, инвалид, — делится мастерица. — Вот, иконы венчальные. Тут перед монастырем и продаю по праздникам. А сейчас света нет, пока в десять не выключат — пользуюсь моментом, вышиваю корзину с бисером, нервы успокаивает, — говорит она и спешно уходит присматривать за дочерью.
Уже совсем стемнело. Прощаюсь с Анной — ей бежать на работу. С яркой блондинкой в красном джемпере уходим в уголок потише, к деревянному столику у первой парадной.
Это Софья Маркина, с неё здесь всё и началось. Раньше она была сварщицей на заводе «Стирол» в Горловке, но после получения инвалидности искала занятие полегче и освоила арт-терапию, чтобы помочь в первую очередь себе. Вместе со взрослым сыном они до сих пор замирают, когда мусоровоз стучит контейнерами о машины.
— Я думала, это уже прошло. Фейерверки — то же самое. Дважды мы ездили в Горловку. Вот там в нашу честь такие «салюты» давали, мама не горюй. Я и не знала, что могу так нестись по лестнице вниз с четвёртого этажа.
Больше всего в оккупированной Горловке её потрясло то, как люди привыкают ко всему. Мать женщины больше не реагирует на гром взрывов стремительным побегом в убежище, а продолжает жарить котлеты. Приехав в следующий раз, Софья обнаружила, что в бомбоубежище уже оборудовали подобие семейного общежития: семья из соседнего дома провела туда интернет, телевизор, обставила кухню. Каждый вечер они уходят туда, не дожидаясь, пока начнется бомбежка.
— Самое страшное, что я поняла, когда приехала второй раз, — там бухать начали все. У родителей в подъезде — женщина-стоматолог, которую знала всю жизнь, интеллигентная. Мы прибежали в подвал, дом трусится, а в подвале эта женщина: «А ты наливочки свои не взяла?»
Привыкать к такому Софье совсем не захотелось, больше домой она не возвращалась. А с началом проукраинской активистской деятельности и вовсе стала невъездной в «ДНР».
Вместе с арт-терапией увлеклась и украинскими куклами из ниток.
— В этом году подала заявление на регистрацию торговой марки. Но пока тяжело даже инстаграм вести, потому что снова плотно занимаюсь Успенской. Интернет-трафик на месяц израсходовала за 4 дня.
Пока мы говорим, подходит недавно переехавшая родственница Софьи. С дочкой они приехали из Бахмута. Девочка уронила витаминку и стесняется называть возраст. Ей 4 года. В камеру она смотрит, сделав бровки домиком.
— Я — организатор, — продолжает Софья. — В 2014 году мы с сыном сюда переехали. Потом была волонтером, помогала нашим же как-то интегрироваться, адаптироваться, в общем, как-то там помогала в штабе.
Делаю комплимент её подвеске. На цепочке у неё висит государственный герб. Женщина смеётся, говорит, что тоже особенно любит её.
— А потом много делали запросов для переселенцев. И вдруг я поняла, что это всё фикция, из пустого в порожнее. Два года прошло до 2016 года, три форума, много переговоров, да всего было много, но на нас не обращали внимание. Все наши бумаги ни к чему не приводили. И тогда одна женщина говорит: «Хочешь жилье?». Пошли в одну организацию — их, правда, разогнали давно. Там женщина разжевывала конституцию и вкладывала в уши.
На следующий день Софья купила свой экземпляр основного закона, начала читать и поняла, что коммунальная собственность — общая. Внезапно пришло осознание, что у нее есть права. Работая сварщицей в мужском коллективе на «Стироле», женщина много для себя вынесла.
— Постоянно как-то думаешь, что так не должно быть, как-то так убого живем. И мы, рабочие, я работала там в самом низу, я на своей шкуре испытывала всё это. Потом закончила универ, и был порыв помогать людям, но что делать, куда податься — непонятно. В конце 2015 года всё само пришло в руки.
На тренингах по программе «Сила добра» для социализации переселенцев она завела много знакомств. Позже они собирались и женщина делилась тем, что теперь свято верит в конституцию и что есть иной путь — активного действия.
Сейчас в «Успенке» 140 человек. Среди них и пенсионеры, и люди с инвалидностью, много детей. Среди множества заброшенных домов по Одессе 13 зданий — в коммунальной собственности. Тогда, в 2016 году, переселенцы ещё не знали, что бывшее семейное общежитие порта на Успенской, 4, незаконно вывели в нежилой фонд. К заселению долго готовились, было страшно. В один день созвонились и решили, что пора.
Красиво оделись, сделали укладки. Хотели произвести впечатление покупательниц. Сторож на месте ответил: «5 миллионов. И столько же вложить в ремонт». Именно в тот день в июне ворота оказались, как назло, закрыты, а сторож отказывался впускать. До этого активисты разнесли формальные уведомления: «Мы заходим». Разобравшись со сторожем и полицией, следующую неделю люди ночевали во дворе на толстом шерстяном одеяле.
Позже они обнаружат, что в здании наметили перепланировку, изменили высоту потолков, а двери квартир пронумеровали и опечатали. Своими силами они вернули на Успенскую, 4, табличку памятника архитектуры.
— А «Успенка» зарегистрирована как организация? — интересуюсь я у Софьи.
— Сейчас ЖК нет. Был один человек. Местный активист. Но оказался не тем, за кого себя выдавал, подсадная утка. Изнутри он настраивал нас друг против друга. По всей Украине есть такая выгодная властям схема разрушения сообществ компактного проживания переселенцев. Например, сейчас выключат свет, а десять человек уже сомневаются, и они не пойдут со мной заодно отстаивать свет. Поэтому наш ЖК пока приостановлен.
Софья Маркина не без горечи делится, что ей уже делали предложение взять квартиру и уйти из «Успенки», а остальных жильцов выдворить на улицу. Идти на предательство она отказалась.
Сейчас же, в очередной раз без света, каждый её день — рутинная борьба.
— Сегодня днем дали свет на три часа. И все это я потратила, чтобы зарядить телефон, сфотографировать все документы. Бесконечный чат с облрадой, постоянно просим договор, чтобы платить за коммуникации. Вчера полдня с юристами. Занята только бумажной волокитой и метанием между юристами и службами. Берут нас на измор.
Женщина делится ироничным наблюдением, что когда под облсоветом журналисты фотографировали протестующих, они улыбались камерам.
— Потому что без позитива — никак. Нет вариантов. У меня был выбор в 2016 году. Был дом, земля, большая кухня, навес. Но потом я поняла, что возвращаться некуда. Ехать в Горловку и жить в подвале с дергающимся глазом?
— Но, Сонь, тебя обстоятельства так подстегнули. В тебе же всё это было, эта сила, а здесь в тебе это раскрылось, — вступает в разговор родственница Софьи, которая до этого слушала и обнимала дочку.
Напоследок интересуюсь, что стало самым важным осознанием за эти годы. Женщины задумались. Девочка шуршит упаковкой макарон, со стороны доносится гул элетрогенератора. Её мама решается ответить:
— Мы все живем в очень сильных стереотипах, сложно быть самим собой. Непопулярно, стыдно быть в активном меньшинстве. Но обрести внутреннюю свободу очень важно. И не только тебя самого это выводит на новый уровень — это важный пример для детей. Я думаю, что они будут гордиться нами за смелость и честность с собой.
Фото Катерины Ляшенко.
Статья подготовлена при поддержке Rosa Luxemburg Stiftung в Украине.